Весело взглянул на американца поверх скрещённых рук, на которые опёрся чуть одутловатым, но моложавым лицом и спросил:
— А вы, собственно говоря, кто будете?
Американец суетливо полез в карман — проклятый паспорт, булл шит, зацепился за что-то!
— Я есть американский гражданин! Вы не имеете права…
— Имею, имею, — успокоил его человек в пенсне. — Но, давайте прежде всего договоримся — я сейчас не буду убивать вас, а вы — меня. Идёт?
— О, е… сётанли… конечно!
— Ну, и ладушки… эк, какая пышная книжка! Это что, в Америке всем дают такие?
— Нет, только консульским работникам… но я есть пресса! Прессу обижать нельзя.
— Почему? — искренне удивился собеседник.
— Ну, я тогда про вас плохо напишу…
— Да и насрать. Больше того, ежели меня буржуи вдруг начнут хвалить — значит, я делаю что-то не так!
От такой дикарской логики корреспондент аж передёрнулся…
— Но, к делу, господин Сэвайр…
— Госпожа…
— Как так?
— Я это… я женщина!
— А почему в мужской одежде? И причёска…
— Э…
— Кобёл, что ли? Бедная ты, бедная…
Госпожа Дайан Сэвайр от такого проявления сексизма вспыхнула румянцем.
— Я не позволю!
— Да ладно, ладно… Это я так просто спросил… ничего. И коблы приличные тоже бывают — вот мне Завенягин рассказывал, у него в БАМЛАГЕ… то есть на одном строительстве — тоже был… то есть была… короче, отличный бригадир! Даже освобождать было жалко. Но пришлось-таки, увы — амнистия… Ну, хорошо — будьте кем хотите, госпожа… гм-гм… Здесь-то вы зачем?
— Я имела поручение от моего…
— Ну-ну…
— Я спросила Бориса Ельцина: вы сможете выстоять?
— И чего же он вам ответил?
— Сказал, что это зависит от того, насколько вы, американцы, поверите в нас, насколько сможете поддержать нас. Путчисты ждут вашего сигнала. Если вы, Запад, воспримете путч как свершившийся факт, как это не раз бывало в прошлом, ТОГДА — НАМ КОНЕЦ.
В это же время, но далеко, далеко от Москвы… Вашингтон, округ Колумбия
Президент Буш, как ни странно, но тоже сейчас беседует с корреспондентом CNN, тоже нетрадиционной ориентации, правда — уже пассивным гомосексуалом…
— Я только что разговаривал по телефону с Ельциным. Я сам позвонил ему по обычной связи. Я спросил его: вам нужно, чтобы мы заявили о своей позиции? Вам поможет это? Вам поможет, если мы скажем, что мы более не поддерживаем Горбачёва?
Ельцин ответил мне: «Да! Да! Да!!»
Поэтому я заявляю, что АМЕРИКАНСКИЙ НАРОД ПРИЗНАЁТ НОВУЮ РУССКУЮ ВЛАСТЬ!
Это выступление тут же прокомментировал Збигнев Бжезинский:
— Мы начинаем понимать, что московская коммунистическая хунта, вероятно, не ожидала твёрдого американского «нет». Она ожидала от Америки, как всегда, реализма и здравого смысла, но получила нечто обратное. Без сомнения, президент играет так, как это ему отнюдь не свойственно, с азартом, ва-банк.
Он играет исключительно на оптимизме. И если не ошибаюсь, он выиграет!
20 августа 1991 года. Тринадцать часов тридцать три минуты. Москва, станция метро «Ждановская»
Серые, уныло — бесконечно длинные «китайские» стены двенадцатиэтажек, которые и нынче можно увидеть в замечательном фильме «Ирония судьбы»…
Площадь с таким родным, таким старомосковским названием — площадь Амилкара Кабрала, без стакана и не выговоришь («А давайте назовём наш колхоз — имени Васко да Гамы! — Зачем?! — Да уж больно на „так твою мать“ похоже…»), круглый островок на пересечении улиц Молдагуловой и Вешняковской…
Кинотеатр «Энтузиаст», куда некогда хаживал и я…
Универмаг «Вешняковский», в котором я работал грузчиком… Универсам номер 209.
А может быть, Читатель и не знает, что такое универсам?
Универсам (сокращение от «универсальный магазин самообслуживания») — это большой, прежде всего, продовольственный магазин, в котором, в отличие от обычного магазина, большинство товаров расположено на витринах в открытом доступе. Покупатель сам выбирает, что ему нужно, и расплачивается на кассе при выходе из магазина.
А как же иначе, спросит молодой Читатель? А так же. В обычном продуктовом сначала надо выстоять очередь к прилавку, там тебе завесят товар. Потом выстоять очередь в кассу, там товар «пробьют» («Касса! За творог не пробивать!»), дадут чек, с которым надо опять выстоять очередь и взять наконец… совершенно не то, что вы завешивали! Да и во время завешивания… Достаточно продавщице было расстегнуть верхнюю пуговку халата — и на каждом завесе она экономила граммов двадцать…
В универсаме — который зачастую неофициально называли «сам-бери» (из-за нехарактерного для советской торговли принципа свободного доступа к товару), не так.
Там товар аккуратно взвесят, красиво в целлофановую плёнку запакуют и обманут вас практически промышленным, культурным способом.
Есть методы… Водички ли плеснуть в замороженную рыбу, переклеить ценники с «Костромского» сыра по 3 рубля 18 копеек на «Российский» по 2 рубля 80 копеек.
Но это что… с приходом Катастройки полки универсамов опустели… то есть на них не было вообще НИЧЕГО…
Совершенно сюрреалистическое зрелище. Огромный зал с пустыми полками — по которому ходят растерянные граждане, сжимая в кулаке бесполезные деньги…
А ведь когда-то, совсем недавно, буквально за год или два… тут тебе и сырок, тут тебе и колбаска варёная, тут тебе и котлеты микояновские, вкуснейшие…
Да в универсаме и пообедать можно было…
Однажды мой товарищ Валера Копыто был пойман здоровенной, злобной старушкой (лет тридцати), когда, укрывшись за стеллажом, поедал ещё горячий московский бублик, запивая его кефиром из треугольного бело-зелёного пакета…
Отвела его злобная продавщица в подсобку да и наказала там бедного, несчастного студентика… раз наказала, два наказала… прежестоко!
На следующее утро пришёл на учёбу Валера в новеньком замшевом пиджаке, джинсах «Левис» и — о ужас — в кроссовках «Адидас»!..
Но всё прекрасное недолговечно… Не выдержал Валера бурного темперамента работника торговли!
И недели с ней не продержался.
