– Нет, Джасмин…
– Ты можешь остаться до своего дня рождения. Карим так его ждала. Поэтому давай в последний раз вместе справим твой день рождения. С днем рождения, с днем…
Водитель впереди них вдруг включил предупредительные огни и выпрыгнул из машины.
– Что ж ты, идиот, делаешь? – высунувшись в окно, завопил Дэниел.
Водитель отмахнулся и, перебежав на другую сторону дороги, затрусил в конец моста. Дэниел плюхнулся на сиденье и задергался, как пойманный в ловушку зверь. В его машину сзади въезжала другая машина, и сидевшая в ней женщина, выпучив глаза, давила на гудок. Дэниел резко распахнул дверцу машины, почти сорвав ее с петель, и тут соседний ряд машин вдруг неожиданно поехал. Он дернул запертую дверь стоящей впереди машины и начал ее раскачивать. Вперед-назад, вперед-назад, как колыбель. Джасмин, откинувшись на сиденье, наблюдала за ним. Муж плавился от жары, ее сердце – от горя.
Ну, вот и все, приехали, подумала Джасмин, переступив порог дома. Она бросила сумку на стул в прихожей и, не сказав Дэниелу ни слова, отправилась наверх. Он поплелся за ней, но она захлопнула дверь спальни у него перед носом.
Она оглядела спальню и глубоко вздохнула. Вот так. У ее мужа роман. У него постельные отношения с другой женщиной. И ей, Джасмин, которая знала наизусть все складочки и укромные утолки этого сорокалетнего тела и которая холила и лелеяла его с того самого дня, как они встретились семнадцать лет назад, дали отставку. Ну что ж, это жизнь. Теперь Джасмин должна вступить в ее новую фазу. Как это она сказала, та женщина (как же ее звали? популя-ярная такая писательница), про очередной перевал… ладно, неважно. Так что новый перевал. Рождение, брак, равнодушие, смерть. И каждый из них она должна преодолеть максимально легко и непринужденно.
Она разделась догола и забралась под простыни. Улеглась на спину и принялась думать о любви. Какая непостоянная штука, эта любовь. Избитая, потрепанная. Злая. Может, она покрылась патиной? Разгорелась бы она сильней на ветру? И была ли она вообще? Как ни крути, все мы – животные. Разве любовь – не выживание сильнейших? А их любовь оказалась побочным продуктом и не выдержала отбора. Любовь толкает на такие поступки, которые никогда не стал бы совершать в ее отсутствие. А может, любовь – это потребительство? Но она никогда не относилась к нему потребительски. В отличие от поразившего когда-то ее воображение буйабеса Дэниел не отличался ни яркостью, ни жаром, ни изяществом. И запаху него был тоже не такой тонкий и соблазнительный. Но несмотря на то что он не соответствовал всем требованиям, она приняла его. Джасмин смахнула слезы, собравшиеся под ввалившимися от переживаний глазами. Ее тело издало приглушенный стон. А душа, когда-то такая неунывающая, лежала вялая и бессильная.
На самом деле она вовсе не хотела, чтобы муж уходил.
Потому что любила его. Страстно. Всем сердцем. Безоговорочно. Может, кому-то и было трудно в это поверить. Неудачник, пустышка, сказали бы некоторые. Джасмин казалось, что она слышит их голоса. Отделайся от него. Какой негодяй! Как он мог так с тобой поступить? Его надо вздернуть, повесить. Джасмин улыбнулась, представив, как Дэниел висит на крючке для кастрюли. И снова погрустнела. Легко советовать со стороны. Просто сказать «уходи». А сделать?
Но в их совместной жизни не все было так плохо. Она считала, что Дэниел совершил не самый ужасный проступок. Самое ужасное – это эмоциональное отчуждение. Или когда муж ставит тебя ниже себя. Она видела такое в других семьях. Например, в семье Бетти. День за днем он отдаляется от жены все дальше и дальше, пока от него не останется одна извиняющаяся оболочка. Дэниел никогда себя так не вел. Он всегда вселял в нее веру в собственные силы, она всегда чувствовала его поддержку. Даже когда его назвали «господином Джасмин Марч» и поставили на заднем плане с салфетками для коктейля в руках, он, не теряя чувства юмора, улыбался. И оттого, что он вел себя так, Джасмин любила его еще больше. От такого не отказываются. Нет, этого делать нельзя.
И кроме того, что делать со всей этой кучей еды в доме? Со всем тем, что она собиралась приготовить для Дэниела? Оба холодильника забиты мясом и фаршем. Ей так хотелось доставить ему удовольствие! Кто будет пробовать ее новые блюда с таким энтузиазмом? И с таким удовольствием. И с таким знанием дела. Кто поймет, что вкус блюди изменился всего лишь за счет щепотки соли? Кто определит, что уксуса явно больше, чем надо? У этого мужчины, признавала она, был исключительный вкус.
Нельзя его просто так отпускать с таким богатством. Джасмин откинулась на подушки и принялась размышлять. Что делают жены, если их мужья переходят еще на чье-то довольствие, иначе говоря, наслаждаются еще чьим-то угощением, разделяют обед с кем-то другим, ужинают в другом… нет, Джасмин, хватит. Что же они делают?
Глава 13
Карим захлопнула «Городскую газету», чтобы не видеть кричащего заголовка – «Знаменитая повариха попала как кур в ощип». Помещенная ниже невыносимо четкая фотография изображала ее мать выходящей из заключения – волосы всклокочены, а формы, схваченные широкоугольным объективом, еще крупнее, чем в жизни. Карим оторвала взгляд от газеты и обнаружила, что все хихикают и перемигиваются. Лиза сидела, уставившись взглядом в пространство, и еле сдерживалась от смеха. И Карим сразу поняла, кто подложил ей эту газетенку и кто рассказал всему классу.
Карим высоко подняла голову. Подумать только, она позвонила Лизе и рассказала ей о матери! Она была в таком смятении, даже залила чаем всю газету. И Лиза по телефону утешала ее и вообще вела себя подобающим образом. Сказала, что никто из их общих знакомых не читает эту газетку. Карим повесила трубку в полной уверенности, что никто из одноклассников об этом не узнает. Роджер был прав. Лизе нельзя доверять. Карим никогда раньше не обращалась к Лизе по такому поводу, ей не хотелось, чтобы ее выкинули из привилегированной группы. Кем она, в конце концов, станет, если ее выкинут? Уродом? Отщепенцем? Неприкасаемой? Печальных последствий могло быть так много, что лучше и не перечислять.
Осторожно, словно идя по минному полю. Карим направилась к парте Лизы. Собравшиеся вокруг приближенные в предвкушении развлечения подталкивали друг друга локтями. Козни и интриги королевского двора. Сейчас они насладятся настоящим зрелищем. Лиза выглядела взволнованной, она явно не была готова к сражению. Во всяком случае, на глазах у всего класса. Карим заговорила, четко произнося слова:
– Это ты им показала.
– Некоторые уже и сами видели.
– Ты обещала мне этого не делать.
– Подумаешь, какое дело.
– Ты обещала.
Лизино беспокойство перешло в раздражение:
– Ну, давай, крошка Бо Пип,[31] начинай дудеть в свой рожок!
Приближенные захихикали. Подумаешь, какую умную вещь сказала! Карим не сдавалась:
– Ты поступила просто отвратительно.
– А я что, виновата, что твоя жирная пташка попала в тюрьму?
– Заткнись!
Лиза закинула сумку на плечо и выпрямилась во весь свой незначительный рост.
– Ой, да ладно тебе. Взгляни на это с другой стороны. Может, теперь твоя мать увидит свет. Может, наконец чуть-чуть похудеет.
– Не твое дело.
– Жирная. Жирная.
– Какая же ты скотина!
– Я? А мне казалось, что ты всегда ее так называла.
Карим отвела глаза. А ведь она права.
Лиза усмехнулась.
– Знаю, знаю. Забыла. Ты можешь так говорить. Я – нет. Это твоя мать. Везет тебе. – И она отправилась в вестибюль в сопровождении толпы приближенных. Те хихикали, прикрывая рты руками.
Карим была готова выцарапать им всем глаза. Она представляла, как они смеются над ее матерью. Да у ее матери в кончиках пальцев таланта больше, чем у них всех, вместе взятых! И к тому же она в тысячу раз лучше всех остальных родителей. Не то что их родители, снобы чертовы. И хуже всех – Лизины. Вечно
