ее обратно, в Гленклоуз-он-Роуэн. Похоже, она снова впадает в меланхолию: болезнь, весьма знакомую ей с того рокового утра, когда Джереми приехал в парк вместе с прекрасной Шарлоттой, и еще усугубившуюся после того, как он признался, что его громкие хвастливые речи были предназначены лишь для того, чтобы облегчить ее боль, будь прокляты он и отец, все знавший заранее. А Шарлотта, разумеется, на самом деле оказалась богиней, черти бы ее драли.
Отличается ли Томас от Джереми? И действительно ли он настоящий осел, в то время как Джереми таковым лишь притворялся? Может, и правда умудрился скрыть свое истинное лицо, пока не удалось заманить ее к алтарю?
Настроение Мегги стало еще хуже, если это только было возможно.
Однако в эту минуту муж с холодным гневом вопросил:
— Могу я узнать, сколько мужчин в зале видели, как ты хлещешь шампанское, полуголая, одетая только в мой халат?
Куда подевалась проклятая меланхолия?! Мегги мигом оживилась и, задумчиво постукивая пальцем по подбородку, ответила голосом, куда более серьезным и торжественным, чем у ее отца в те минуты, когда этому почтенному служителю Божию доводилось увещевать нераскаявшегося грешника.
— Погоди… дай вспомнить… Не думаю, что там сидело более десяти человек. Десяти… Да, не более. Знаешь, было очень поздно. К этому времени большинство посетителей отправились домой, где, вдоволь поиздевавшись над женами, перевернулись на животы, заняли почти всю кровать и, счастливые, как устрицы в раковине, принялись храпеть в потолок.
— Если они лежали на животах, уместнее сказать, что при этом храпели в перины, — возразил Томас, повелительно поднимая руку, поскольку с ее уст была готова сорваться новая остроумная тирада. — Нет, не стоит объяснять, что ты говорила иносказательно. Я правильно понял? Ты действительно спустилась вниз босиком, в одном чертовом халате, с чертовыми голыми ногами и пила шампанское на глазах у десятерых чертовых посетителей?
— Судя по твоим ругательствам, весьма однообразным, но все же ругательствам, ты готов разорвать меня на куски. Но прошу не забывать, что в зале была миссис Миггс.
Она издевается над ним, считая идиотом, и делает это весьма искусно. Никакой надежды переиграть ее. Он тяжело вздохнул.
— Нет, ты все лжешь, и весьма неумело. Не было там никаких мужчин.
— Чтобы самому во всем убедиться, стоит спросить миссис Миггс, только и всего.
— Думаю, не стоит. Ты плохо притворяешься. И перестань издеваться, Мегги. Жена должна быть почтительна к мужу.
— Значит, только мужу позволено делать с молодой женой все, что вздумается?
Ему снова захотелось выкрикнуть имя трижды проклятого Джереми, но он сдержался.
— Я не желаю говорить на эту тему.
— Ясно. Ты заявил, что жена обязана почитать мужа. Может, тебе лучше приготовить список всех тех вещей, которых не пристало делать воистину примерной супруге? Представляешь, как это поможет тебе держать меня в надлежащей узде?
— Список будет не слишком длинным.
— Список для гусыни. Как насчет такого же для гуся? Да, это прекрасная мысль. Я немедленно берусь за перо и бумагу. Потом мы обменяемся списками. Лично я уже знаю, какой пункт поставить первым. Иметь столько уважения к своей жене, чтобы не терзать ее и, уж во всяком случае, не обращаться так грубо.
Он терзал ее. Все начиналось совсем не так, а закончилось… Неужели она не помнит, что наделала? Что выложила отцу? Проклятие.
— Никаких терзаний, — бросил он. — Что за вздор?! Я просто чересчур поторопился, вот и все, может, разволновался и был вне себя. А во второй раз… может, тебе было не слишком приятно, но так уж вышло, все кончено, и тебе следует обо всем забыть. И больше я ничего не желаю слышать. Мне кажется, ты настолько хорошо умеешь забывать, что выбросишь из головы и это.
— Что и когда я забывала? Объясни-ка. Дело в том, что я, как слон, просто держу в голове все, когда-либо со мной случившееся. Тебе следует придумать что-то поумнее.
— Перестань упражняться в проклятом остроумии! Слушай. Я был груб, но не хотел этого. Просто слишком много всего свалилось, не более того.
— И по этой причине ты издевался над женой в брачную ночь?
— Повторяю: я не хочу говорить об этом. И не собирался причинять тебе боль. Мне очень жаль, и давай закончим на этом.
— Вот так, просто? Раз — и все кончено?
Мегги прищелкнула пальцами.
Томас смотрел на нее, гадая, что творится в ее пугающе активном мозгу.
— Собственно говоря, я хотела задать тебе вопрос, — продолжала Мегги.
Вопрос? Он не желал никаких вопросов, но не мог же заткнуть ей рот и оставить в таком положении на весь день?
Томас неохотно кивнул.
Мегги хотела что-то сказать, но лишь плотнее сжала губы. Еще не время. Она высказала ему все, что чувствует, и этого вполне достаточно.
— Видишь ли, меня интересует, действительно ли все муж чины теряют самообладание в брачную ночь? Понимаешь, они так долго вынуждены держать себя в руках и подавлять все плотские желания, что, когда получают право, фигурально говоря, открыть дверь, теряют головы и вламываются, даже не дав себе труда повернуть ручку?
— Какая чушь!
— Вовсе не чушь, — вздохнула Мегги. — Ты просто боишься увидеть себя в этом свете.
— Ничего больше не желаю слышать. Она снова щелкнула пальцами.
— Как странно! Миссис Миггс уверяла, что утром мне будет ужасно плохо из-за всего этого шампанского, но почему-то ошиблась. Прошу вас удалиться, милорд. Я хочу вымыться и одеться. О Боже, наверное, мне стоило почтительно осведомиться о ваших планах, которые, вероятно, могут не совпадать с моими, и поскольку я всего лишь лицо второстепенное, следует подчиниться приказам. Вы намереваетесь сегодня ехать дальше?
— Да, как только ты будешь готова.
— И разумеется, у вас есть замыслы, которые меня не касаются?
— Только продолжать наше свадебное путешествие. А теперь забудь свой смехотворный гнев. Жена не должна сердиться на мужа.
— Это тоже в списке?
— Да, наравне с другими вещами.
— Убирайтесь, милорд. Советую сорвать злость на лошади.
— Сколько шампанского ты выпила?
— Достаточно, чтобы захотеть поиграть на скрипке и немного потанцевать с миссис Миггс. Довольно, чтобы оставить намерения убить тебя. Даже пьяная, я сообразила, что стоит прикончить тебя, и меня повесят, а отец будет очень горевать. Ах да, и поскольку я не могу ни о чем его расспросить, возможно, в следующий раз обращусь к Джереми. Я могу справиться об этом деле с дверью и о муже, срывающем ее с петель одним ударом в свою брачную ночь.
Томас смертельно побледнел и почти мгновенно залился багровым румянцем.
— Ты не посмеешь говорить с ним на эту тему, понятно? Иначе я огорчусь куда больше, чем твой отец, узнавший о моей гибели от твоих рук!
— Нет, ты был бы мертв и ничего не чувствовал.
Она просто не знала, что он подслушал тот чертов разговор в саду, да и откуда ей знать? Поэтому и не понимает причину гложущей его ревнивой ярости. Впрочем, может, это к лучшему.
— Ты действительно чувствуешь себя хорошо? — осведомился он.
— Мало того, готова схватиться со всем миром. И более чем готова сражаться с вами, милорд.
— Я твой муж. И зовут меня Томас. Жена не должна сражаться со своим мужем, если под этим ты подразумеваешь очередной скандал.
