Позднее аббатство сделалось ареной какого-то поистине фантасмагорического спектакля. Черное, безлунное небо вспарывали бесчисленные молнии и сотрясали леденящие душу удары грома, а длинная процессия монахов с факелами двигалась мимо главного алтаря, от жилища настоятеля к монастырскому двору.
Все ценности, хранимые в казначействе, были разделены на части и разложены по небольшим мешкам. Каждый нес по одному мешку и бросал его в заброшенный колодец посреди монастырского двора. Черный монах, почти невидимый, сидел рядом с колодцем и внимательно следил за происходящим. Видны были только его расширенные от жадности глаза.
Каждому брату достаточно было всего дважды сходить к колодцу. Когда я готовился бросить туда второй мешок, чья-то рука больно сжала мое плечо. Это был черный монах.
— Это уже чересчур, — сказал он, уводя меня в сторону. — Ты, значит, смеешь меня обманывать? Хочешь ограбить меня?
Это и в самом деле было так.
— Сколько тут?
— Сто слитков золота. — Говоря так, я достал из складок одежды кожаный мешочек и с презрением швырнул в колодец.
Огненный взгляд смерил меня с головы до ног.
— Да, конечно, теперь я узнаю тебя. Только тамплиер может вести себя так нагло и вызывающе. Париж, харчевня на Монмартре. Ты проиграл очень дорогое распятие, которое украл у своих братьев. Его выиграл я, помнишь?
Я не шелохнулся, и он обнажил желтые зубы в насмешливой улыбке.
— Надо подумать, как наказать тебя.
— Делай что хочешь, только знай — мне не страшно.
— Быстрое наказание, пусть даже справедливое, неинтересно. И знаешь почему? Не получаешь удовольствия, наблюдая, как осужденный пытается спастись. А теперь уходи.
Я вернулся к братьям, которые закрыли колодец железной крышкой и толпились во дворе со своими факелами.
В наступившей тишине мрачно прозвучали слова черного монаха:
— Условие будет соблюдено. Кто дал, тот и получит. Да свершится ваша судьба.
Сказав так, он исчез — мрак во мраке, — и внезапно все вокруг, и земля и небо, успокоилось. Таддео напомнил о том, что еще остается сделать.
Мы отослали прочь послушников — более того, пришлось изгонять их из монастыря. Мы разбудили крестьян и ремесленников и предложили им покинуть аббатство. Их было человек двести, вместе с семьями, но никто не захотел уходить. Наконец мы отпустили конюхов, простых монахов и слуг.
Остаток ночи мы сначала пели хором, потом, преклонив колена, пребывали в созерцании и молитвах, а тем временем молодой капеллан — единственный оставшийся — стоял на страже у входа в церковь. На рассвете дня 13 апреля капеллан вошел в церковь и подал нам условный сигнал. Потом перекрестился и исчез между алтарей.
Вскоре снаружи донесся громкий крик:
— Проклятые меченосцы, выходите! Мы не хотим осквернять церковь!
Мы вышли и остановились перед порталом.
На некотором расстоянии перед нами стояли в ряд более ста всадников. На белых плащах, прикрывавших доспехи, виднелся тевтонский крест. Сзади толпилось человек пятьдесят монахов- госпитальеров, но то были не воины, а лекари и больничная прислуга. Они испуганно молчали.
Вражеский предводитель, знаменосец, оглядывал нас с презрительной улыбкой, не скрывая, однако, некоторого удивления: мы были без всяких знаков отличия, пешие и безоружные. Противников, сидевших на конях и вооруженных до зубов, насчитывалось вчетверо больше. Нет ли тут какого-то обмана, коварной ловушки?
Я шепнул Таддео:
— Почему бы не напасть на них?
В ответ он едва заметно покачал головой.
Знаменосец окинул взглядом здание церкви:
— Красивая, но не ваша.
— Мы купили ее, — гордо ответил Таддео.
Знаменосец рассмеялся:
— И на какие же деньги?
— На свои.
— Лгуны, еретики и воры! — закричал предводитель, вызвав некоторое движение в своих рядах. И вдруг внезапно резко переменил тон: — Почему без оружия? Когда-то меченосцы дорого продавали свою жизнь — по крайней мере так говорят. Я понял: ждете суда. — Он наклонил голову, взгляд его потемнел. — У нас нет времени вершить суд. Мы пришли сюда привести в исполнение окончательный приговор, вынесенный отлученным от Церкви предателям.
— Мы не признаем ваших прав.
— Нам нужны ваши жизни и ваше богатство. — Не оборачиваясь, он большим пальцем указал за свою спину, на монахов, стоявших там. — Вот они, новые владельцы аббатства Хиршау. Наши госпитальеры не только превосходные и набожные монахи, они к тому же искусные лекари, прекрасно умеющие ухаживать за больными. Здесь мы устроим обширную больницу. Я хочу, чтобы ливонские рыцари, пусть предатели и еретики, оценили благородные намерения нашего святого ордена.
— Да, если только вами движет рука Божия, а не месть и гордыня, — последовал ответ Таддео.
— А этого приора, болтуна и труса, я с удовольствием собственноручно отправлю в ад одним ударом меча!
— Это ты слишком много болтаешь. Если задумал, так действуй, чего медлишь?
Предводитель вновь сдержал душившую его злобу, которая передавалась лошади: та беспокойно гарцевала на месте.
— Не все сразу. Сначала заберу ваши сокровища.
— Здесь нет никаких сокровищ.
— Ладно, Таддео Курляндский, не уверяй меня, будто принял обет бедности.
— У нас нет никаких сокровищ.
— А это мы посмотрим, — сказал предводитель, оборачиваясь к своим дрожащим от нетерпения рыцарям.
Таддео поднял руку.
— Какого черта тебе еще нужно? — прорычал тот.
— Прошу тебя только об одном — похорони достойно меня и моих братьев.
Рыцарь задумался:
— В аббатстве наверняка есть кладбище.
— Оно маленькое, и там больше нет места.
— Короче, чего ты хочешь?
— Под церковью в большой крипте есть пустые погребальные ниши — локулы. Они как раз подойдут для рыцарей нашего ранга.
— Какого ранга?
— Если б дела пошли иначе, мы бы сейчас вместе сражались против поляков и русских, — уверенно произнес Таддео.
— Хорошо. Монахи позаботятся. — И тут еще одно подозрение мелькнуло в голове предводителя: — А вы все тут? Всего тридцать человек?
— В зданиях аббатства прячутся другие мужчины. Но это крестьяне, и я надеюсь, вы пощадите их.
— Хватит! — заорал знаменосец, опуская забрало. Он обнажил меч и подал своим людям долгожданный сигнал. — Смерть еретикам!
Бойня свершилась перед церковью в несколько минут и без особого шума. Слышны были только
