Презрение первых христиан к жизни, их отвращение от нее, от ее жесткости, грубости, животности. Потом варвары. И уход в пещеры, в крипты, основание монастырей… Будет ли так и в 20, в 21 веке? […]
21. VI. 41. Суббота.
Везде тревога: Германия хочет напасть на Россию? Финляндия эвакуирует из городов женщин и детей… Фронт против России от Мурманска до Черного моря? Не верю, чтобы Германия пошла на такую страшную авантюру. Хотя черт его знает. Для Германии или теперь или никогда – Россия бешено готовится.
Послал телеграмму Алданову: 'Pas nouvelles ni argent'*. 12 слов, 77 фр.
В городе купили швейцарские газеты: 'отношения между Герм. и Россией вступили в особенно острую фазу'. Неужели дело идет всерьез?
С некоторых пор каждый день где-то в Грассе ревет корова. Вспоминается Россия, ярмарки. Что может быть скучнее коровьего рева!
Одиннадцатый час вечера: швейцарское радио о падении Дамаска.
Туманный вечер, еще не совсем стемнело (ведь наши часы на 2 часа вперед), множество лючиолей: плывут вверх, вниз, вспыхивают желто-зеленовато, гаснут и опять вспыхивают;
от них в деревьях, в тени темнее, таинственнее.
22. VI. 41. 2 часа дня.
С новой страницы пишу продолжение этого дня – великое событие – Германия нынче утром объявила войну России – и финны и румыны уже 'вторглись' в 'пределы' ее.
После завтрака (голый суп из протертого гороха и салат) лег продолжать читать письма Флобера (письмо из Рима к матери от 8 апр. 1851 г.), как вдруг крик Зурова: 'И. А., Герм. объявила войну России!' Думал, шутит, но то же закричал снизу и Бахр. Побежал в столовую к радио-да! Взволнованы мы ужасно. […]
Тихий, мутный день, вся долина в беловатом легком тумане.
Да, теперь действительно так: или пан или пропал.
* ни новостей, ни денег (фр.).
23. VI. 41. Понедельник.
В газетах новость пока одна, заявление наступающих на Россию: это 'la guerre sainte pour preserver la civilisation mondiale du danger mortel di bolchevisme'.*
Радио в 121/2 дня: Англия вступила в военный союз с Россией. А что же Турция? Пишут, что она останется только 'зрительницей событий'. […]
Мутный, неподвижный день.
24. VI. 41.
Ночью болела голова и горло. Прекрасное тихое утро. И позавчера и вчера Россию в
101/2 вечера уже не слышно.
Письма Флобера из Египта (1850 г.) превосходны. Вообще, совершенно замечательный был человек.
Весь день лежу и читаю. 37 и 2.
Начал читать (с конца) рассказы Левитова,216 прочел (вернее, просмотрел) уже страниц 300- совершенно нестерпимо, пошло и бездарно до тошноты. Но среди всего этого 'Горбун' писал точно другой человек. И теперь я опять испытал некоторое очарование. И замечательно: с изумлением увидал, что много мест и фраз я помню с тех пор чуть не наизусть.
Утром в газетах первое русское военное сообщение: будто бы русские уже бьют немцев. Но и немцы говорят, что бьют русских.
Опять весь день думал и чувствовал: да что же это такое – жизнь Г. и M. y нас, их злоба к нам, их вечное затворничество у себя! И вот уже третий год так живут!
29. VI. 41.
Послал Олечке открытку:
С постели рано я вскочил:
Письмо от Оли получил!
Я не читал и не молчал,
А целый день скакал, кричал:
'Как наша Оля подросла!
Переросла она осла!
А ведь не маленький осел
Он ростом выше, чем козел.
Потом, смотрите, как она
Ужасно сделалась умна!
Должно быть, очень хорошо
Сдала экзамен на башо
У кур и кроликов своих,
Когда зимой кормила их!'
Но оказалось, что во сне
Вся эта глупость снилась мне,
Что я письма не получал
И не скакал и не кричал…
И так обиделся я вдруг,
Что посинел и весь распух.
30. VI. 41.
[…] И вообще становлюсь все грустнее и грустнее: все, все давит мысль о старости. […]
Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!
Швейцарские газеты уже неинтересно читать.
В двенадцатом часу полиция. Рустан с каким-то другим. Опрос насчет нас трех мужчин, кто мы такие, т. е. какие именно мы русские. Всем трем арест при полиции на сутки – меня освободили по болезни, Зурова взяли; Бахрак в Cannes, его, верно, там арестовали. Произвели осмотр моей комнаты.
Рустан вел (себя) удив. благородно.
Во втором часу радио: Франция прервала дипломат. отношения с Россией ввиду ее мировой коммунистич. опасности.
8 часов вечера.
Был др. Deville, осматривал меня. Веру и Маргу.
Часа в три приехал из Cannes Бахр., пошел в полицию и должен провести там ночь, как
* святая война во имя спасения мировой цивилизации от смертельной угрозы большевизма (фр.).
и Зуров. А, м. б., еще и день и ночь?
На душе гадко до тошноты.
Слухи из Парижа, что арестован Маклаков (как и все, думаю).
Радио – немцы сообщают, что взят Львов и что вообще идет разгром 'красных'.
Поздно вечером вернулись М. и Г., ходившие в полицию на свидание с 3. и Б., которым отнесли кое-что из еды и для спанья. Оказалось, что всех арестован, русских (вероятно, человек 200-300) отвезли за город в казармы; М. и Г. пошли туда и видели во дворе казармы длинную вереницу несчастных, пришибленных (и в большинстве оборванных) людей под охраной жандармов. Видели Самойлова, Федорова, Тюкова, взятых с их ферм, брошенных у некоторых, несемейных, на полный произвол судьбы со всеми курами, свиньями, со всем хозяйством. Жестокое и, главное, бессмысленное дело.
