Записка была немедленно отправлена в Москву для экспертизы и принятия по ней решения. Вдруг кто-то в штабе решил скрыть сам факт существования записки и требований, изложенных в ней. Это была еще одна глупость. Записку из здания школы выносил опальный ингушский лидер. Он читал записку и в случае необходимости мог подтвердить ее содержание. Зачем тогда нужно было ее скрывать?
Во вторую бессонную ночь я пошел проведать своего друга, депутата Михаила Маркелова. Опытный журналист, облазивший все горячие точки, он передружился с осетинскими милиционерами и устроился в штабе республиканского МВД. Все предыдущее время с помощью CMC мы постоянно поддерживали друг с другом связь, обмениваясь последней информацией, подбадривали друг друга, готовясь к возможному обмену на детей-заложников.
Мы оба чувствовали приближение развязки. Общительный, легко вступающий в контакт с людьми, Михаил установил доверительные отношения с представителями осетинского ополчения и местными казаками, которые снабжали его бесценными сведениями об обстановке в городе и вокруг школы. Вскоре мы распрощались, и я вернулся в оперативный штаб.
Не прошло и пары часов, как Михаил прислал новое сообщение: «Нужно срочно встретиться». Время было семь утра. Наступил третий день ожидания развязки.
Через пять минут Маркелов уже буквально взлетал по лестнице оперативного штаба. На одном выдохе он сообщил, что в сопровождении казаков ему удалось ночью подползти к зданию школы на расстояние всего нескольких метров и остаться совершенно незамеченным. Он слышал, как в школе приглушенно разговаривали боевики, видел, как несколько террористов вышли из здания, чтобы проверить зажигание стоявших рядом «легковушек». Также незамеченными нашим лазутчикам удалось ретироваться.
Полученные сведения нужно было срочно довести до сведения силовиков. Если к входу в школу удалось подобраться депутату, то уж бойцы спецназа легко смогут повторить тот же трюк.
На третьем этаже штаба мы нашли прокурора Сергея Фридинского и старшего офицера «Альфы». Михаил повторил свой рассказ, разложил на столе карту местности и указал на ней скрытые подходы к школе. Офицер ФСБ поблагодарил нас и побежал искать свое руководство.
Напряжение в штабе росло от часа к часу. Дзасохов метался по кабинету, переживал, чувствуя свою беспомощность.
Неожиданно на мобильном Теймураза Мамсурова раздался сигнал вызова. Из школы звонили его дети. Теймураз даже не успел узнать, как они себя чувствуют, как трубку вырвал кто-то из боевиков. Он предостерег осетинского спикера от организации штурма школы, сказал, что дети Мамсурова умрут первыми, требовал, чтобы родственники остановили действия силовиков. Судя по всему, мое предположение о стремлении боевиков прикрыться от спецназа «живым кольцом» родственников заложников оказалось верным.
Кто-то сообщил наверх, что милицейский снайпер наблюдает в школе какое-то движение, будто бы боевики начали устанавливать телевизионную аппаратуру и спутниковую «тарелку» для организации вещания из помещения захваченного ими здания. «Этого нам еще не хватало!» — прокричал кто-то в коридоре.
Президент Северной Осетии Дзасохов решил наконец собрать небольшое совещание в помещении на третьем этаже. Он только что вернулся со встречи с бесланцами, где поклялся им, что никакого штурма не допустит. Все были взвинчены до предела. Срок ультиматума, выдвинутого боевиками, истекал утром 4 сентября. Время стремительно улетучивалось, положение детей-заложников, лишенных не только хлеба, но и воды, становилось все более тревожным. Москва переваривала записку Басаева, что-то замышляла и пока молчала. Молчали и силовики.
Я включил телевизор. Было 13.00. Шел специальный выпуск «Вестей», репортаж из Ингушетии. Камера снимала интервью жены одного из боевиков, установленного ФСБ в качестве участника захвата школы. Женщина говорила на вайнахском, снизу бегущей строкой шел русский перевод. Я обомлел. Женщина фактически давала понять, что она и ее четверо детей взяты в заложники:
Я не по своей воле сюда попала, ты меня понимаешь… То, что ты в силах сделать, — сделай. Посмотри, чтобы детям ничего не было. Я не знаю, что мне делать. Просто ты меня, наверное, поймешь. <…> Аллах вам в помощь. В этом, дай Аллах, чтобы все завершилось в лучшую сторону, как вы хотите. Мне никто ничего не сделал и ничего не сделает. Ничего не будет, все в воле Аллаха.
Потом она перешла на русский и что-то пробормотала о необходимости освободить детей.
Я удивленно посмотрел на стоящих рядом Яковлева и Дзасохова. Такой разворот событий смахивал на провокацию. Интересно, кто-нибудь из профессиональных пропагандистов смотрел эту подстрекательскую глупость до выхода материала в эфир? «За такую работу надо яйца отрывать!» — сказал я остолбеневшим у телевизора членам штаба. Через мгновение со стороны школы послышалась стрельба и взрывы. «Вот! Вот их ответ!» — закричал Дзасохов. Все остальные мрачно молчали.
В 13.03 раздался страшный взрыв.
Мы слетели на первый этаж и ворвались в помещение штаба ФСБ. Помимо генерала Проничева и еще нескольких лиц в штатском в комнате находились Руслан Аушев и ингушский предприниматель Михаил Гуцериев. Последний пытался по мобильному соединиться с главарем боевиков. Пока он набирал номер, раздался еще один мощный взрыв.
Наконец произошло соединение: «Алло, алло! Что у вас там взорвалось? Нет! Никакого штурма нет! Прекратить огонь? Да! Прекращаем!»
Гуцериев пытался перекричать в трубку грохот боя и беспорядочную стрельбу, но связь оборвалась. «Он сказал, что мы штурмуем и что все сейчас погибнут!» — с нескрываемой досадой передал он стоящим рядом генералам последние слова главаря боевиков и, застонав, плюхнулся на диван.
Аушев закрыл лицо руками. Дзасохов завыл. Все бросились во внутренний двор здания. Отсюда было видно, как над школой поднимается гриб светло-серого дыма. Я достал мобильник и набрал жене CMC: «Взрыв в школе. Бой».
Мимо меня пронеслись несколько офицеров спецназа. Бронежилеты и каски-сферы они застегивали на ходу.
«К школе, к школе!» — кричали офицеры друг другу. В этот момент я крепко пожалел, что оставил в Москве свой наградной пистолет.
Охрана покинула здание штаба, оставив его совсем без прикрытия. Кто-то из офицеров ФСБ подскочил ко мне и потребовал, чтобы я «срочно уходил, так как две шахидки и группа боевиков вырвались из школы и могут попытаться захватить сам штаб или городскую больницу». Такое сложно было себе представить, несмотря на весь бардак в организации осады захваченной школы. «Но Мишка-то сумел пробраться к школе, будучи незамеченным не только боевиками, но и федералами! — подумал я. — Значит, все возможно».
На лестничной площадке между первым и вторым этажами я наткнулся на сбившихся в стадо представителей штаба. Никто не знал, куда бежать и где укрыться от возможной контратаки боевиков. Полпред Владимир Яковлев даже предложил отстрелить замок на решетчатой двери, ведущей в подвал, и спрятаться там. Это уже было похоже на панику.
Я решил оставить перепуганных граждан и пробраться на третий этаж, где находился правительственный коммутатор. Быстро миновав простреливаемое окно, я влетел в штабную комнату. Сквозь грохот кружащих в небе боевых вертолетов, взрывов и пулеметной стрельбы услышал, как буквально разрывается аппарат спецсвязи.
Звонил начальник Генерального штаба Юрий Балуевский. Он просил найти кого-нибудь из начальства ФСБ, чтобы согласовать действия спецназа ГРУ. Я попросил генерала «повисеть» на трубке и выглянул в коридор. Схватив за руку пробегавшего мимо нужного мне офицера, командира оперативной группы ФСБ по Северному Кавказу, я затолкал его в комнату спецкоммутатора. Полковник доложил Балуевскому о первых потерях спецназа, об «обработке» вертолетами ближайшего леса, где якобы находилась «вторая группа боевиков», и некоторые другие важные подробности боя.
«Полковник!» — обратился я к офицеру. Он прикрыл трубку ладонью и посмотрел на меня. «Есть мнение, — я показал пальцем в небо, — кого-то из боевиков надо взять живым». Я внимательно смотрел в
