— Совсем наоборот, — ответил король. Айдан видел, что он доволен собой. Чертов мальчишка. Не сговорился ли он с этой ассасинкой?
Айдан укротил себя. Ему понадобится весь его разум: быть может, больше, чем у него когда-либо в жизни было.
— У меня есть гордость, — сказал он, — и, да, моя вера. И уверенность в том, что я не должен этой леди ничего, кроме своего прощения. Я дарую его. Я прощаю ее за все, что она сделала со мной и моими близкими.
— А то, что ты сделал со мной? — спросила она. — Ты и это прощаешь себе?
— Должен ли я просить прощения за то, что любил тебя?
— Нет, — ответила она. — Только за то, что покинул меня.
— Вы можете также замолить грех, — добавил Балдуин.
Взгляд Марджаны был отчаянным. Айдан не мог заставить себя поступить так, как велел король, хотя отлично знал, почему Балдуин сделал это. Церковь слушала, и ее приговор не подлежал сомнению. Айдану следовало бы быть более решительным, чем он был. Искреннее покаяние, соответствующая епитимья, и он свободен. Стоило только воззвать к находящимся здесь прелатам. Они могли бы даже изгнать демоницу ради него, если бы он попросил.
Балдуин был истинным христианином, но он также был и королем, и он был молод. Насколько молод, Айдан успел забыть. Того, о чем он должен был рассудить, он никогда не ведал сам и не мог изведать из-за своей болезни. Это ставило его особняком, это отдаляло его на такое расстояние, какое не мог понять даже священник. Священник под своей тонзурой был мужчиной, и был связан всего лишь обетом, и никак иначе.
— Разве это грех, — спросила Марджана, — быть избранным в мужья?
Ее отчаяние не было вызвано потрясением, Это было пауза перед убийством.
Балдуин выпрямился.
— Он женился на тебе?
— Нет! — закричал Айдан.
— Нет, — ответила Марджана. — По закону — нет. Но деяния достаточно, если доказано намерение.
— Я намереваюсь только расторгнуть нашу сделку.
— Именно, — подтвердила она.
Балдуин положил подбородок на руки.
— Это замечательно все решит, — пробормотал он.
Айдан едва слышал его.
— Этого ты хочешь? — требовательно спросил он Марджану. — Выйти за меня замуж?
Она совсем не покраснела. Даже не опустила глаз.
— Да.
— Так ради этого ты заключала со мной сделку?
Она кивнула.
Айдан рассмеялся. Это был наполовину плач.
— Ты никогда не говорила мне.
— Ты не слушал.
— Где же посредники? Где приданое, земли, обещание союза? Что вы можете предложить мне, госпожа моя?
— Себя.
Он слышал песню; а может быть, он сочинил эту песню. Ее глаза были ее приданым. Ее глаза, и колдовство в них.
Марджана взяла его за руки. Ее пальцы были тонкими, холодными и нечеловечески сильными.
— Разве это по-рыцарски, господин мой, отвергать женщину?
И он еще думал, что в ней нет притворства. Она была так же коварна, как любая рожденная женщина.
Их молчание нарушил король:
— Ответьте мне, милорд. Скажите мне правду, находите ли вы это неприемлемым — взять эту леди в жены?
Айдан открыл рот. Слова не шли. Он закрыл рот. Его руки все еще были в ее, и пальцы сплелись почти неразрывно. Его сознание билось о стены, взывая к ней. Но все это застывало перед маленькой, холодной ледышкой сопротивления. Или страха. То, что люди называли любовью, было хрупко; слово, жест могли разрушить ее. Эта любовь была много сильнее. И если он примет ее, он никогда не сможет выпустить ее.
— Ты не принимаешь ее, — сказала Марджана, прочтя его мысли, как обычно, совершенно без усилий. — Она принимает тебя. Посмотри вокруг себя. Разве это вольный воздух? Или ты не узнаешь желудок дракона?
— Не узнаю, — сказал он, сопротивляясь. — Я не ненавижу тебя. Я не… хочу… Как я могу жениться на тебе?
— Легко, — ответила она. — Ты скажешь слова. Ты вложишь в них смысл.
— Но какие слова?
— Наши, — сказал король. И когда они обратили к нему лица: — Я Защитник Гроба Господня. У меня есть свои обеты и свои обязательства. Вы просили меня рассудить вас, леди. Я это сделал. Я рассмотрел суть вашей жалобы. Я заключил, что существует долг, и он еще не оплачен. Отдадите ли вы за это свою веру?
— Нет! — Айдан выкрикнул это прежде, чем она пошевельнулась.
— Это не может быть частью любой сделки, ни для нее, ни для меня. Я ставка в этой игре. Я говорю, что согласен — если госпожа моя выйдет за меня замуж по христианскому обряду.
Сердце его колотилось. Драконий желудок, да? Это был абсолютный, невероятный ужас. И безумное счастье. И Марджана, сплетшая с ним пальцы, изумленная тем, что он защитил ее веру. Можно подумать, он не знал, что значит эта вера для нее. Словно его не беспокоило, что это уничтожит ее.
Она вглядывалась в его лицо и в его сознание, яростно, не осмеливаясь поверить ему даже сейчас.
— Ты так сильно любишь меня? — спросила она.
— Да, — ответил он.
Ее счастье было едва ли не сильнее, чем он мог выдержать.
— Я выйду за тебя замуж, — сказала она. — Я произнесу христианские слова. —
Айдан слышал все это. Его сердце пело, все стены пали. Марджана была в его сознании, заполняя пустоты, исцеляя шрамы. Но это было отнюдь не сладкое, не успокаивающее присутствие. Она чаще спорила с ним, чем соглашалась; ее неистовый характер был под пару его собственному. И когда война встретится с войной, когда Крестовый Поход встретит джихад, и Бог будет выбирать между ними…
— Тогда Бог выберет, — сказала она, — как Он начертал, и мы поступим так, как должны.
— Так говорят неверные.
— Только франк может подшучивать над судьбой.
Они посмотрели друг на друга.
— Я буду служить королю, несмотря ни на что, — сказал Айдан.
— Почему я должна возражать? Он достоин этого.
— Ах, но достоин ли я?
— Ты, — сказала она, вскинув подбородок, — лучший рыцарь в мире.
Лучший рыцарь в мире смотрел на прекраснейшую леди в мире и размышлял над мудростью ответа. Двор ждал его выбора, затаив дыхание. Леди предоставляла ему спорить с нею или согласиться с нею.
Рыцарь знает, когда говорить. Он также знает, когда молчать. Айдан низко поклонился и предложил ей улыбку.
Она осторожно размышляла над ней. Взвешивала, измеряла, рассматривала. Потом приподняла
