— Ну же, — приказала она, — рассказывай.
— Слушаю и повинуюсь, — ответила Марджана.
Марджана побывала везде. И делала все, как была уверена Сайида. Делала то, что и не мечтала делать ни одна женщина, и даже кое-что из того, чего не мог бы вообразить ни один мужчина. Когда Сайида была маленькой, он верила каждому слову каждой истории как чистейшей правде. Когда она стала постарше, то решила выбросить из головы эти сказки и бредни. Но теперь она снова верила им. Марджана была Марджаной. Ей не нужно было раскидывать сети лжи.
Марджана принесла с собой подарок: какой-то очень странный плод, снаружи покрытый коричневыми волосками, а внутри зеленый, блестящий и кисло-сладкий. Он был принесен из страны, еще более странной, чем он сам, и более далекой, нежели могла представить себе Сайида.
— Это так же далеко, как звезды? — спросила она.
— Не настолько далеко, — ответила Марджана, — и не так далеко, как мне порой приходилось путешествовать. Существуют миры внутри этого мира, далеко за морями. И люди… Она покачала Хасана на колене, глаза ее загорелись от воспоминаний. — Люди цвета земли, поклоняющиеся солнцу. Чернокожие люди, обитающие в пустыне, где погиб бы самый выносливый бедуин. Они живут там нагими, облаченные лишь в свою гордость, и весь мир для них составляет тень, в которой можно поспать днем. Они не испугались меня. Они встретили меня с почтением, как духа воздуха.
Сайида проглотила последний кусочек плода. Она резала его ножом Марджаны, новым и прекрасный лезвием. Потом она повертела его в пальцах:
— Еще один нож, сработанный отцом?
— Маймуном.
Сайида подняла брови:
— Я надеюсь, что это было сделано не ради меня.
— Его изделия хороши, — ответила Марджана, — что бы он обо мне ни думал.
— Ему неизвестна правда.
— Ты не веришь ему?
— Отец не счел необходимым говорить ему. Как же могу я?
— Твой отец не счел необходимым говорить и тебе.
— Ему это было не нужно, — промолвила Сайида. — Он все еще полагает, что лучше бы мне этого не знать никогда. Но он был достаточно мудр, позволив Маймуну пребывать в покое неведения. Уж слишком Маймун настойчив, пытаясь защитить меня от всех невзгод в этом мире.
— Даже от деторождения?
Их глаза встретились, во взглядах обеих было понимание. Сайида вздохнула, пожав плечами:
— Он дал мне Хасана, не так ли? И это великое сокровище. Даже когда у него режутся зубки.
Марджана посмотрела на ребенка, дремлющего у нее на руках.
— Этим утром я убила христианина, — сказала она.
Сайида застыла. Она не думала ни о Хасане, ни даже о Маймуне. Ее взгляд был устремлен на Марджану.
— Это было так просто, — произнесла Марджана. — Один удар, прямо в сердце. Его жена даже не проснулась. Это был добрый клинок, выкованный твоим отцом.
— Я надеюсь, ты скажешь это ему.
Марджана снова стала укачивать Хасана. Она выглядела скорее юной девушкой, нежели женщиной. Но затем она подняла голову, и лицо ее не было человеческим.
Сайида вздрогнула. Временами было трудно помнить, кем была Марджана. Не женщиной. Даже не человеком. Она очень хорошо изображала человека; но порою эта маска внезапно слетала, уничтоженная одним словом, жестом или вспышкой света в этих огромных кошачьих глазах. 'Ифрита, — произнесла Сайида почти вслух. — Дух огня.'
За движениями Марджаны трудно было уследить, она двигалась быстрее, нежели любой смертный. Она очень осторожно положила Хасана на руки его матери, и застыла так неподвижно, как не смог бы никто из людей. Она села на пятки, словно служанка, но она не более чем играла роль прислуги. Так же, как играла роль женщины.
— В убийство я не играю, — сказала она.
Сайида не выдержала:
— Я не хочу, чтобы ты это делала! — Она тут же прикусила язык.
— Знаешь, — произнесла Марджана, — я никому больше не могу сказать то, что говорю тебе. Никому за всю свою жизнь. Никто больше и не знает, что я такое на самом деле. Почему это, как ты думаешь? Может быть, я впадаю в старческое слабоумие?
— Ты же не старая.
— Я не выгляжу старой. — Марджана уткнулась лицом в ладони, словно пытаясь найти приметы возраста, следы лет, не коснувшихся ее. Сайида не знала, сколько Марджане лет. Но эту заказчицу отец Сайиды получил в наследство, так же, как свое древнее и славное имя, как ремесло, прославившее это имя, как дом, где он родился. Ее клинки всегда выходили из одной кузни. Ее имя и обличье менялись с каждым появлением, но кузнецы всегда знали правду о ней. Сайида была уверена, что никто из них ни минуты не думал о ней, как о женщине. Она была демоном в женском облике, служанкой Ангела Смерти, Рабыней Аламута.
— Теперь — Масиафа, — сказала Марджана. — Аламут уже не тот, каким был. — Она засмеялась тихим горьким смехом. — Когда мой мнимый повелитель объявил о воскресении Погибшего Имама — в лице своей недостойной и крайне неуравновешенной персоны — и провозгласил Золотой Век, я покинула его. В его новом мире не было места для Рабыни Аламута. Но ловкач Синан выкроил себе королевство в Сирии. Он мог найти хорошее применение бессмертной убийце, которую нельзя увидеть, которую нельзя поймать, на счету которой несметное количество душ, во имя Веры отправленных ею к Иблису. — Она отняла ладони от лица. — Странно. На них не видно крови. Может быть, именно поэтому ты позволяешь мне касаться твоего сына?
— Ты не причинишь ему вреда.
Марджана выхватила Хасана из рук матери. Сайида не успела даже крепче обнять его, прежде чем поняла, что ее руки пусты. От рывка Хасан проснулся, недовольно сморщил лицо, но увидел Марджану и радостно взвизгнул. Она зарылась лицом в его пеленки.
Когда она подняла голову, ее щеки были лишь чуть-чуть влажными. Она выглядела скорее сердитой. Хасан нахмурился и шлепнул ее по подбородку, до которого едва смог дотянуться. Марджана пристально посмотрела на него. Он отважился улыбнуться. Она до крови закусила губы.
— Я обожаю детей, — обратилась она к нему, — я воздвигла замки из их костей. Мой повелитель назвал меня самым смертоносным оружием в мире. Он приказывает мне моим именем и Именем Аллаха, и Соломоновой Печатью, и клятвой, которую я дала, когда была молодой и безумной. Но если я не повинуюсь, он не осмелится покарать меня. Он полагает, что желает меня. Он и не подозревает, как сильно боится меня. Он тот, кого боятся все люди: мудрый Синан, Шейх аль-Джабал, Горный Старец. А ты, о невинность, считаешь меня очаровательной.
— Ты очаровательна, — ответила Сайида.
Марджана издала ужасное рычание. Хасан фыркнул от удовольствия, схватил ее за волосы и немедленно потащил кончик косы себе в рот. Марджана и не пыталась помешать ему.
— Я могла бы причинить ему вред, — сказала она. — И не сомневайся. Но сделала бы я это или нет… на этом власть Синана надо мной кончается. Он понимает это. Он приказал мне убить человека, о котором ты, возможно, слышала. Этот человек называет себя Салах аль-Дин.
— Саладин? — Сайида гордилась, что знает франкское произношение этого имени. — Он теперь наш султан. Когда-то отец сделал для него меч, еще когда тот был просто курдом Юсуфом, сыном Айюба. Ты ведь еще не убила его, правда? Он ведет войну где-то недалеко отсюда. Отец, Маймун и остальные постоянно работают, изготовляя оружие для эмиров.
— Воистину, он может завоевать все вокруг, — ответила Марджана. — Может стать султаном Египта и Сирии. Я не убила его. И не убью. Я покончила с убийствами.
— И все же ты убила христианина.
