Добро пожаловать домой.
На самом деле этот особняк никогда не был для него домом. Как и Бейра никогда не была его матерью. В ее владениях становилось плохо от одного воздуха, высасывавшего даже ту малую силу, какая у Кинана имелась. Противостоять было бесполезно — пока он не обрел полную силу, Бейра легко могла поставить его на колени. Что и делала в каждое его посещение.
Но может быть, Айслинн — та самая. И благодаря ей все изменится.
Собравшись с духом, Кинан постучал.
Дверь распахнулась. На пороге возникла Бейра с подносом свежего шоколадного печенья. Подавшись вперед, чмокнула воздух рядом с лицом Кинана.
— Печенья хочешь, дорогой?
В последние полвека во время этих ужасных встреч она всегда выглядела одинаково: пародия на воплощение материнства, как представляют его себе смертные. Скромное платье с цветочным узором, фартук с оборками, нитка жемчуга на шее. Волосы уложены в то, что Бейра называла шиньоном.
Она качнула подносом.
— Свеженькое. Для тебя пекла.
— Не хочу.
Не глядя на нее, Кинан прошел в дом.
Она опять сменила обстановку на какой-то современный кошмар. Стол, отблескивающий серебром, жесткие черные стулья, даже с виду неудобные, на стенах черно-белые фотографии со сценами убийств, казней и пыток. Сами стены — одна белая, другая черная, и так далее — расписаны геометрическими узорами противоположного цвета. Отдельные детали на фотографиях — платья, рты, кровоточащие раны — вручную выкрашены в красный цвет. Единственные яркие пятна в комнате, усугубляющие общую мрачность.
И это шло Бейре куда больше, чем наряд, который она с таким упорством надевала к его приходу.
Из-за стойки бара выглянула древесная фея с изукрашенным синяками личиком.
— Не желаете выпить, господин?
— Кинан, сердце мое, скажи девушке, чего ты хочешь. Я проверю жаркое. — Бейра с подносом остановилась на пороге. — Ты ведь поужинаешь со мной, милый?
— У меня есть выбор?
Фее он так и не ответил, подошел к фотографии на дальней стене. На ней запечатлена была женщина с вишневыми губами, стоявшая под виселицей. По ту сторону помоста до самого горизонта тянулись песчаные холмы со скалами.
Он взглянул на Бейру.
— Твоя работа?
— В пустыне? Ну что ты, дорогой. — Она порозовела, потупилась, поигрывая ниткой жемчуга на шее. — Сколько бы дивного холода я ни взрастила за последние века, в те места пока не добралась. Пока. Но мне приятно, что ты спросил.
Кинан вновь повернулся к фотографии. В глазах женщины стояло отчаяние. Поневоле задумаешься, служила она лишь моделью для фотографа или погибла на самом деле…
— Ладно, располагайся. Я отлучусь на минутку. Потом расскажешь о новой девушке. Ты знаешь, какая радость для меня каждый твой визит.
И Бейра отправилась к своей стряпне, мурлыча себе под нос колыбельную, которую пела ему в детстве, — что-то про «закоченевшие пальчики».
Кинан знал, что в ее кухне — размером с ресторанную — на самом деле суетится толпа замученных древесных фей. Бейра, изображая хлопотливую матушку, собственноручно готовить и не думала.
— Напитки, господин.
Фея выставила на стойку поднос, уставленный чашками с молоком, чаем, горячим шоколадом. Потом второй, со свежими фруктами, овощами и зеленью.
— Ваша матушка велит подавать полезную для здоровья закуску. — Она метнула взгляд в сторону кухни. — Сердить госпожу неблагоразумно.
Кинан взял чай и яблоко.
— Ты так думаешь?
Он вырос при Зимнем дворе и очень хорошо знал, что происходит с теми, кто сердит или хотя бы раздражает королеву Зимы. И все же он собирался сделать все возможное, чтобы ее рассердить. Для этого и пришел.
— Почти готово, — объявила Бейра, вернувшись. Уселась на один из своих кошмарных стульев, похлопала по сиденью рядом. — Садись. Рассказывай.
Кинан выбрал место напротив, подальше от матери.
— С ней непросто. С первой попытки сблизиться не удалось. — Он помолчал немного, вспоминая страх в глазах Айслинн. Обычно смертные девушки смотрели на него с другим выражением. — Она мне не поверила.
— Понятно, — кивнула Бейра. Уперлась локтями в стол, подалась к сыну. Ни дать ни взять заботливая маменька. — А эта… твоя последняя подружка ее одобрила?
Не отводя от него взгляда, подала знак фее. Та мигом поднесла бокал с чем-то прозрачным. Бейра взяла его за ножку, и от пальцев ее по стеклу белой паутиной стал расползаться иней.
— Одобрила, — сказал Кинан.
Бейра побарабанила по бокалу ноготками.
— Чудесно. А как сама Дания поживает?
Кинан стиснул зубы. Она прекрасно знала имя зимней девы. Полвека Дония провела при ней, и притворная забывчивость Бейры граничила с насмешкой.
— Дония, — произнес он с нажимом, — поживает так же, как и раньше, мама. Устала. Злится на меня. Она такая, какой ты ее сделала.
Бейра подняла свободную руку, полюбовалась маникюром.
— А какой я ее сделала? Ну-ка, ну-ка.
— Твой посох, твои оковы, твое предательство — завязка этой игры. Ты знаешь, что происходит со смертными, когда они примут твой холод. Они не созданы для…
— Миленький мой, но ты сам просил ее попробовать. Ты ее выбрал, а она выбрала тебя.
Стоило ему разозлиться, и у Бейры сделался довольный вид. Она протянула руку, и откуда ни возьмись в ней появился посох, о котором шла речь. Напоминание о ее силе.
— Могла бы стать одной из летних дев, но решила рискнуть. Решила, что ты стоишь ее страданий. — Бейра поцокала языком. — Жаль. Милая была девушка, живая, пылкая…
