иногда, что вот-вот и оно надломится, треснет, согнётся, — потому что там какие-то молекулярные связи нарушены: смех без причины, немотивированная агрессия, подавленные страхи, — а если проще: тщательно-маскируемая трусость, — и еще куча всего такого, что каждое в отдельности может привести кое-куда… кое-куда глубже.
Внезапно я понимаю, что пытаюсь
Возле меня Ефим Тимофеевич и Мамочка.
Из моих запястий торчат трубки.
В ушах мягкий звон, словно звенят серебряные кубки.
Обхуярен, похоже, я в дым.
— Елдомкрат, дышите глубже! — гудит доктор.
— Дыши глубже, Елдом! — вторит ему сестра милосердия.
— Что? Где я?
— Успокойтесь. Спокойствие — прежде всего.
— Расскажите это своему елдоконструктору, уважаемый…
Я не хочу придерживаться этикета с этими ржавыми докторишками, для которых я — лишь испытательный кролик, хуеголовый писунишка.
— Елдомкрат. Вы находитесь в центральной нервно-распределительной клинике. Вас доставил к нам ваш друг Ергодыч… Ергодыч Залупигной. Припоминаете такого? Вам стало плохо в циркульном перемещателе… припоминаете?
— Определённо.
— Так вот, с тех пор вы не приходили в себя. А сейчас у вас налицо улучшение. Помимо лобных анализов это ясно читается по трезвому взору, которым вы смотрите сейчас на меня, и мою помощницу № ВВ05350150. Я распорядился, чтобы принесли дозу: после восстановления от циркульной контузии организм настойчиво потребует подпитки.
— Понимаете ли, доктор… у меня только что было ощущение, то есть, своего рода глюк… и в этом глюке вас звали Ефимом… а вашу помощницу…
— Не стоит рассказывать это вслух! — перебивает меня @, — ваши глюки — ваше личное дело. Здесь же встаёт вопрос о делах 0бщины.
Я смотрю на Мамочку, затем на свёрток фольги на подносе, выезжающий из распределителя пневмо-подачи.
Надо поверить в себя. Поверить в собственные силы.
Смотрю на поднос: треугольный амулет е-льда, электрод и колба «о-п» из тяжелых солей и сукровицы.
— То есть, что значит, позвольте спросить, 0бщинных? — я впрыскиваю себе 8 точек «о-п», отодвигаю поднос, вертикалю туловище, сканирую торчащие из запястий трубки.
(Я, я, — повсюду здесь один я, — другого не ищите! — взрывается в мозгу генерирующий поток мыслеформы.)
— Молотишь сурьму? Шелестишь? — сверлит Мамочка.
— Принимая во внимание, что вы находились вне сознания около двух лунных фаз, — с вялой торжественностью объявляет доктор, — вы не имели возможности исполнить предписанный вам поцелуй Паяла…
…Ах, вон они о чём!..
Я хочу встать, но @ делает решительный жест в мою сторону:
— Мы предъявили вашу опись sанитарной sлужбе — прошу вас, присядьте. С сожалением вынужден сообщить, что данное обстоятельство, хотя и принято в реестр приемлемых выводов, но в целом, при учёте разброса по весам в остальных показателях, как то: бороздистость, чебохто-бохто, сопротивляемость жилы, устойчивость к стрессу, пугливость, пронырливость… и ещё рядом сопутствующих… комиссия, в общем, однозначно склонилась к решению подвергнуть вас переплавке.
— Но…
— Комиссия приняла во внимание смягчающие обстоятельства, и вынесла вердикт о переплавке под общим наркозом. Вы ничего не почувствуете. Вас усыпят, как homo перед изъятием органов.
— Я имею границы опротестовать решение комиссии? — с надеждой корочу капиллярами.
— Только постфактум. Это решение разряда АА+. Усыпитель уже поступает по катетерам.
— Ах, вы… — я дёргаюсь, вырываюсь, бью доктора формой застывшей ладони — ответный лязг подобен треску лопнувшей рессоры, — я прорываюсь и лечу наугад…
Сейчас голова пуста.
Сердце гонит волну.
Что-то сугубо личное, выстраданное долгим как дельфинья елда путём проб и ошибок.
Желтоватый туман вокруг меня. Степь в низко постеленном желтом тумане.
Сбавляю темп и плыву навстречу возвышающейся впереди постройке.
Это платформа на сваях. И на платформе — нечто вроде цистерны.
Deja-vu? Это было со мной недавно, хотя временами я готов поклясться, что видел лишь навязчивый сон.
Неужели окружающее меня сейчас и есть мой реальный вторичный подуровень?!
Я втягиваюсь по жирному стержню, опрокидываю люк и врастаю в помещение.
Вижу вокруг себя стены: узкие стены. Вытянутое помещение: как обрубок коридора. Обрубок.
Передо мной Дрозд.
Он заглядывает мне в глаза и произносит:
— Эй, ты очнулся?
<Это он мне… вы поняли?>
Эхо в ушах.
И постепенно начинаю понимать, что произошло.
Мамочка льнёт к Ефиму, потираясь передним контактом.
Пару раз они отчётливо искрят.
В воздухе запах озона; от электромагнитного всплеска ноют зубы.
Мамочка расчехляет панцырь. Мы с Дроздом наблюдаем её е-блок.
У Мамочки завидный е-блок.
Дрозд расчехляет фольгу и предъявляет рудный калач.
У Дрозда солидный калач.
Электричество гудит в моей голове причудливым ритмом
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Яркие голые туловища Дрозда и Мамочки неестественно контрастируют с невыразительной серостью интерьера.
Ефим Тимофеевич разворачивает Мамочку, и я вижу, как она вся дрожит, в предвкушении е- блока.
Тела с глухим звоном соприкасаются, я наблюдаю рудный калач, ввинчивающийся в е-блок и заставляющий Мамочку вздрагивать, закатывая глаза.
Вот он принимается размеренно биться, точно зависнувшая в трансе поршневая система.
Мамочка глубоко дышит, жмурится и сжимает пальцы на ногах.
От неё идёт сильный запах.
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
Ум-ца-ца
