— О-о! Привет! Кого я вижу! — радостно вторил ей Федька. И сразу решил ввести новую пока для нас традицию приветствия с Ташей. — Обниматься, целоваться друзьям не запрещено?! — нахально вопрошал он, идя с широко расставленными руками.
Я, шагая за Федькой, невольно залюбовался летящей нам на встречу Ташиной точеной фигурой и развевающимися по ветру волосами. Девушка, немного смутившись, обнялась с Федькой, «по-братски» подставив ему щечку для поцелуя. Тут же вырвалась из его слишком дружеских объятий и в спасительном рывке кинулась ко мне. Но у меня явно не хватало ни Федькиной выдержки, ни наглости — обнимая и целуя Ташу, я почувствовал, как замерло мое сердце. Ревнитель Славка сразу почуял неладное и, здороваясь, спросил:
— Ты что это какой-то пришибленный?
В панике ничего «приличного» не придумав, я признался:
— Ты знаешь, сколько не пытайся обниматься с такой красавицей по-дружески, все одно — дух захватывает.
— Ну, это поправимо. Я могу тебя потренировать! А то Федю вон, не оторвать прямо! — хитрющее глядя на Славу, смеялась Таша.
— Еще чего, размечтались! Напои, накорми, а они еще и жену уведут! Друзья, называется, — ворчал Славка.
— Все! Стоп! А то сейчас дуэль из-за меня устроите. Пошли устраиваться и планы строить! — скомандовала Таша и мы, захватив первую партию пожитков, прошли к дому.
Потом были обычные хлопоты. Решили провести обед-ужин на улице под первые в этом году шашлыки в Федькином исполнении. За столом на крыльце дома, греясь на нежданно теплом солнышке, водили неторопливые беседы.
— Вот часиков этак в шесть и выедем, — планировал поход на ток Слава. — Заранее костер и навес подготовим, чтобы не шуметь, а затем и на подслухи пойдем.
— А не поздно уже для тока? Такая жара стоит! — спросил Федька
— Не должно быть. Видел, по дороге местами в болотинах еще снег белеет? Да и почки на березах еще толком не раскрылись. К тому же Ташу возьмем — новичкам везет!
— А может того? Поохотимся? У тебя же ружье было? — как бы невзначай спросил Федька.
— Специально дома оставил, чтобы и соблазна не было. Сам знаешь, глухарей здесь почти не осталось. Зачем же последних добивать? И потом, — он поглядел на Ташу, взял за руку и сказал. — Неприлично при девушке кого-то убивать.
— Да, это было бы наверно слишком для моей психики, я все-таки не биолог… — Таша виновато посмотрела на меня, как бы прося извинения за неприличный намек на мои гипотетические лабораторно- садистские наклонности.
— Кстати, — вспомнил Славка. — На счет садизма. Что там у тебя в лабе приключилось?
Явно настал черед выкладывать новости. Я подсобрал в кучу мои изрядно расплывшиеся под действием алкоголя мозги и стал излагать проблему:
— Сначала просьба: все должно остаться между нами. Препарат, который я изучаю, уже проходит вторую клиническую стадию и прежде, чем я высуну где-нибудь свой язык, мне нужно быть на двести процентов уверенным в своих словах. Теперь по порядку: пока я ездил по заграницам, к нам для тестирования на синаптическую активность поступил новый препарат Ксилонейросказин-В…
Я изложил притихшей публике всю историю наших лабораторных перипетий и закончил рассказ результатами вчерашних анализов крови подопытной собаки, которая пробыла в коме более семи часов и проснулась при падении концентрации препарата в плазме крови с максимальной 1 мг/л до 0,1 мг/л.
— И что, после этого, все физиологические показатели в норме? — спросил Слава.
— Абсолютно! По крайней мере, те, которые мы можем замерить.
— Да, очень странно! Говоришь, ЭЭГ по нолям?
— Можно сказать, области лобных, височных и затылочных долей близко к фоновым, но мозжечок работает нормально.
— Это что же, собачка немножко умерла, а потом хвостиком вильнула и все в порядке? — с осведомленностью настоящего физика спросил Федька.
— Да, что-то на наркоз не очень похоже. Все-таки наркоз — это сон. А здесь очень на смерть смахивает! — тянул нить рассуждений Слава.
— Как я и опасался, — ответил я. — Мне нужно было твое мнение, как медика, знакомого с анестезией.
— Слушай, а у собак с мозгом все так же, как у человека? Может, просто видовые различия? — сумничал Федька.
— Нет, таких уж принципиальных отличий не должно быть, — рассеянно ответил Слава, явно озадаченный интерпретацией феномена. И, обращаясь ко мне, продолжил. — Я бы тебя поздравил с новым способом анестезии, но что-то здесь явно не так.
Таша, совсем было выпав из разговора, что-то напряженно про себя обдумывала. Потом спросила:
— И что, говоришь, собачки веселенькие и ласковые становились?
— Да они и до опыта то особо агрессивными не были, но вот радости у них сильно прибавилось. А ведь препарат не подымает уровня серотонина и к «веселящим» не относится.
— Знаешь, это мне сильно что-то напоминает… — заговорщицки начала девушка.
— Таша, солнышко! Только не это! — взмолился Слава.
— А что же еще. Померла? — Померла! Потом радуется? — Радуется! Налицо все признаки, пусть и не человек. Ты что, не понимаешь, чем это может оказаться? — распираемая внутренним восторгом доказывала что-то Таша.
— Что-то я совсем вывалился из темы ваших дебатов, — пожаловался я. — На что ты намекаешь?
— Ну вот, — пробурчал шутливо Слава. — Сама теперь выкручивайся! Только смотри, чтобы тебя за ненормальную не приняли.
— Если ты Ташу за ненормальную принимать будешь, то мы к ней всей душой! — подколол его сразу Федька и медовым голосом продолжил. — Ташенька! Бросай ты его, он тебе не доверяет, а мы… Мы ведь на тебя молиться будем! Защитим тебя от любых происков критиканов.
— Спасибо Феденька! — притворно обиженным тоном вторила ему Таша.
— Заговор! За моей спиной! И у меня на даче! — начал возмущаться Славка.
Я все-таки решил выяснить, о чем спор:
— Ташенька, если серьезно, ты знаешь, как я уважаю твои знания и способности. Так что любое твое мнение будет очень важно для меня.
— Вот тебе! — Таша показала Славке язык и, демонстративно повернувшись ко мне, стала рассказывать:
— Понимаешь, ты наверно читал доктора Моуди?
— Кто ж его не читал! — согласился я.
— Так вот, это просто популярная книжка, на самом деле есть еще много описаний пограничных состояний сознания. Например, у Грофа, или Юнга, или Монро… ну, в общем, почти все, побывавшие «там» после клинической смерти, испытывают чувства счастья и умиротворения. Причем, это не может всегда быть объяснено действием эндоморфинов, вырабатываемых мозгом в критических ситуациях. Твои собачки, похоже, тоже где-то в астрале вкусную косточку нашли. И что важно: как я поняла, никакого наркотического эффекта препарат не дает.
— А почему такой ажиотаж? — удивленно спросил я.
— А потому! Если этот препарат действительно так действует, то отделение сознания от тела можно будет проделывать без всяких галлюциногенов. Понимаешь? Все внешние признаки клинической смерти мозга налицо, и вдруг бац — животинка живехонька и счастлива! Можно сказать, типичный случай пограничного состояния.
— Ты, кажется, уже и меня убедила! — поспешил реабилитироваться и задобрить Ташу Славка.
— Ну и что нам с этим явлением делать? — спросил я.
