— Надо перебазироваться к Славе, у него есть больше возможностей: и ЭКГ, и ЭЭГ, и МЭГ, и никто подсматривать не будет! — наседала Таша.
— Ну какие-то опыты и я сумею по ночам поставить, но ты права: меня легко подловить смогут. И потом у нас, максимум, только макак-резусов можно протестировать и то разок-другой — больше не дадут. А у вас в мединституте даже на шимпанзе можно попробовать.
— М-м… — неопределенно мычал Славка, что-то просчитывая про себя.
— Есть только две проблемы, — вспомнил я, и тут же решил одну из них. — Где мы возьмем препарат? Его же еще нет в продаже. Но это поправимо, я «случайно» испорчу десятиграммовую банку порошка. Все равно мы пользуемся инъекциями, а оральное введение препарата будет хорошо отработать на обезьянах, — тяжело вздохнув, я подумал, что иду на должностное преступление, и спросил у Славы. — А вот что мы будем делать с прибором? Такого «гроба с музыкой», как у нас, у тебя наверняка нет?
— С такими функциями — нет, — ответил наш медик.
— Ну и все, делать нечего, — констатировал я.
— Как это нечего?! — вдруг возмутился Федор. — А я на что? Забываете господа медики-биологи, что я физик-полевик! Да я вам любую электромагнитную пушку в нашей мастерской склепаю, дайте только параметры сигнала.
— И действительно, забыли, с кем рядом сидим! — Федька был одарен счастливым и восхищенным взглядом Таши. — Ура! Ребята, вы просто не представляете, какой подарок сегодня мне сделали.
— Да мы как-то и себя не обошли, — рассмеялся в ответ физик.
— Кстати, мы даже не выпили в честь события, из-за которого здесь собрались… — вспомнил я, и, кивнув Таше со Славой, крикнул: — За вас!
— Горько! — подхватил идею Федька и, облизнувшись как кот на сметану, развил мысль. — Самому нельзя, так хоть полюбоваться…
Славке с Ташей не удалось отвертеться, и они слились в долгом поцелуе.
— Ой! — расчувствовался Федька. — Как красиво! А у меня опять вино горчить стало…
— Обойдешься! Мы и без тебя потом продолжим, — возмутился Славка.
— Мальчики, а вы знаете, что год назад, в этот день, я, чуть не плача от досады, выскочила из его кабинета. Вот такая теплая у нас была первая официальная встреча!
— Да, пути Господни неисповедимы, — продекламировал Федька.
Я решил закончить обсуждение научной проблемы и резюмировал план действий:
— Итак, подведем итоги. Я пробую минимальную действующую концентрацию на собаках — это раз. Нащупываю диапазон частот и силу излучения — это два. Даю Феде параметры для изготовления излучателя — это три. Кстати, пушки не надо, всего лишь шесть электродов на голову. Так, что еще? Да, «порчу» препарат — это четыре… и пробую оральную дозу на резусах — это пять.
— А я с тебя не слезу — это шесть! — выпалила Таша, сопровождаемая Федькиным ржанием, и, против воли, моей счастливой улыбкой. Тут же она попыталась поправиться, только усугубив Федькино веселье — Ну… я имела ввиду… буду помогать, чем только можно.
— Извини Ташенька прожженного холостяка! — чуть не плача от смеха, попросил прощенья физик. — Это я Женьке позавидовал!
— Охальники! Все бы вам посмеяться, невинную девушку в краску вгоняете! — наконец перешла в наступление Таша.
— Ну хватит, — решил прервать двусмысленный разговор Слава. — О делах закончили. Теперь будем на ток собираться.
Охота на глухаря издревле считалась барской привилегией. Этого большущего лесного петуха, достигающего четырех-пяти килограмм, вполне можно назвать королем северных лесов. Весь смысл охоты заключается в том, что охотник должен, как можно ближе подойти к птице, перебегая во время шипения и, замирая за каким-нибудь укрытием во время щелканья. Эта игра глухарь-охотник далеко не всегда оканчивается в пользу человека.
Мы выехали вечером на ближний ток — до него было десять километров на машине и всего полкилометра пешком. Правда, если машина, как минимум — Нива, а еще лучше — козлик. На простых легковушках в весеннем лесу делать нечего. Добрались мы без сюрпризов и сразу разбили бивак: напилили сухой сосны и сырой березы. А еще нам удалось найти комель давно упавшей сосны — самое жаркое и долгоиграющее топливо на ночь. Натянули стенку из брезента, чтобы отражала тепло от костра — при постоянно горящем пламени это гораздо лучше палатки. Потом мы разошлись в начинающихся сумерках на подслухи. Слава, ведя Ташу к исходной точке, объяснял шепотом:
— Говорят, ток сохраняется на одном месте столетиями, если только не подвергнется вырубке или пожару. Тогда, птицы сдвигают его к ближайшему сосняку на болоте. Заросшее соснами болото и песчаные пригорки — обязательное условие для такого места.
— А почему мы идем по дороге? — поинтересовалась девушка.
— Как ни странно, почти все лесные жители пользуются дорогами с не меньшим удовольствием, чем люди. Глухари, например, постоянно склевывают очень нужные для них камешки и купаются в песке. Смотри! Как раз участок колеи, где они устраивают песчаные купальни, — Слава показал Таше разрытый птицами песчаный откос, усеянный сухими бананчиками глухариного помета.
Потом они долго стояли посреди просеки в полной тишине, нарушаемой только пересвистом пичуг. Таша встала на пенек, а Слава стоял чуть пониже и шепотом консультировал:
— Видишь, солнце коснулось горизонта. Сейчас должны прилететь. Не шуми и не двигайся, если глухарь сядет близко.
Они простояли еще несколько минут, и вдруг Таша услышала сзади и немного справа звук легкого шелестящего свиста, как будто от рассекающих воздух крыльев. Она успела обернуться и увидела огромную темную птицу, летящую с большой скоростью на них и отливающую золотом в лучах заходящего солнца. Онемев от восторга, она наблюдала, как эта птица, без единого взмаха, пролетела в паре метров над головой и по инерции взмыла на верхушку высокой сосны прямо напротив них. Притормозив перед посадкой, глухарь громко хлопнул несколько раз крыльями и уселся точно на макушку, при этом кашлянув, как профессор перед докладом. Слава только успел восторженно прошептать:
— Ура! Есть! Теперь замри и не двигайся, пока солнце не сядет!
Это было одновременно и трудно, и прекрасно, стоять неподвижно и наблюдать за усыпающим весенним лесом. Глухарь с вечера не затоковал, только пощелкивал да вертел головой. Вдали еще раздалось хлопанье крыльев — это был второй прилет. Довольно скоро начало темнеть, и вдоль просеки потянули вальдшнепы. Слава объяснял шепотом, какие птицы поют вокруг. Совсем в сумерках, делая очень медленные движения, они потихонечку покинули пункт наблюдения. В темноте болото кипело жизнью. Низкими голосами урчали лягушки, где-то вдали гомонили тетерева. Почти в черном небе продолжали тянуть вальдшнепа. Вдруг над головой что-то загудело «Уррр-уррр».
— Не бойся! — шептал Слава. — Это какой-то кулик. Мы его «киргуду» прозвали. Он в воздухе зависает и крыльями этот звук делает. Мы еще мальчишками несколько лет выслеживали, что за привидение эти звуки издает, пока, наконец, не подглядели. Он теперь всю ночь летать будет.
Потом на болоте раздался истошный вопль.
— Ой! А это что это за кикимора орет? — испугалась Таша, прижавшись поближе к Славе. Вокруг уже была такая темнота, что она с трудом могла разглядеть его лицо. Только тонкая малиновая кромка неба на севере немного подсвечивала контур деревьев.
— Не бойся! Уже в который раз успокаивал ее Слава. — Это выпь — птичка такая, я сам ее никогда не видел, а вот слышать часто приходилось.
— С тобой мне не страшно. Но как это причудливо. Как будто на чужой планете оказалась. Звуки, запахи, сумеречные цвета — все какое-то нереальное.
— Поспешим к биваку — Женька обещал лосося печеного сделать.
Они подошли к уже вовсю пылавшему костру.
— Что-то вы припозднились? Слышали чего? — встретил их Федор.
— Да, такого я еще не видел! Глухарь прямо над нами спикировал и взлетел на макушку высоченной сосны. Таше определенно везет.
