назад, мы баловались с моим другом. Приходили в клуб — у нас была игра кто больше поцелует баб взасос. Причем ты не должен говорить ни слова, просто подходишь и…
— Кто выиграл? Какой счет?
— Не помню, потому что эта игра велась постоянно.
— А по морде не получал?
— Нет, знаешь, ни разу, ни он, ни я.
— И как ты к девкам относишься, к которым можно вот так в клубе подойти?
Если бы ко мне так подвалили, я бы, наверное, пнула по яйцам. Мне только дай повод. Мужчинка сразу скрючивается, и лицо у него становится напряжённое. Смехота.
— Если бы их не было, жизнь была бы скучнее.
— Ну, ты бы, например, женился на такой, стал бы с ней встречаться? Тебе все равно, какая она в этом плане? Что ее можно засосать в клубе?
— Я, конечно, ревнивец. И понятно, что нет. Наверное, нет.
— То есть, с девушкой, которую в первый же вечер поцеловал, ты бы не стал?…
— Девушки — существа настолько пластичные, так быстро меняются, что та, которая вчера целовалась, завтра будет лучшей домохозяйкой. Женщина, как змея, — очень часто меняет шкуру.
— А были у тебя девушки, которые от тебя требовали квартиру, машину, каждый день букет цветов?
— Ну, они же знают, с кем связываются. Нереально, нет. Есть определенный сорт девушек, которые знакомятся с мужчинами ради этого.
— С тобой такие знакомились?
— Может быть, и знакомились, но со мной же все понятно. Со мной весело и удивительно, не более.
— А были девушки, которые знакомились ради того, чтобы прикоснуться к славе Чтобы побыть рядом, попасть на экраны
— Наверное, были. Не знаю.
— Как часто ты влюблялся?
— Так, чтобы до крови? Ну, раз пять, наверное.
— Я так понимаю, после первого раза не женился?
— Ты по поводу женитьбы?
— Ну да. Умереть в один день — так влюбился. Или ты думаешь, что через месяц или через год у меня будет что–то другое?
— Да нет, ты что. Если ты так думаешь, значит, по–настоящему влюбился. Если ты живешь с каким– то бэкграундом, у тебя за спиной еще что–то есть, тогда это хуйня.
— Ну ты же влюблялся первый раз, второй, третий. А на четвертый — блин, что же это такое, с каждым разом все больше и больше, и больше?
— Да нет, все как–то синусоидами. Мне кажется все это идет на спад, мое либидо все–таки остается где–то на студии в большей степени, там оно все живет.
— Тебе важнее талант или любовь? Работа; талант, любовь, деньги?
— Нет такого мужчины, которому любовь была бы важнее работы. Если нет, то тогда он не мужчина.
Не верю!
— Это удел женщины, когда любовь важнее работы?
— Ага.
— Почему? Обидно же женщинам.
— Ну, почему женщины рожают, а не я? Не я придумал эти законы, понимаешь Я просто констатирую факты.
— Женщина получается обиженной.
— Это удел женщин — быть обиженной.
— Очень часто слышу — удел женщины страдать, женщина должна страдать — это нормальная женщина. Украшают страдания женщину?
— Когда как. Степень тоже важна.
— А уверенная в себе женщина все же держит свои чувства внутри?
— Уверенная женщина тоже может страдать. Мы же не знаем, что она по ночам плачет в подушку.
— А если не плачет?
— Если не плачет, то тогда это ужасно. Это вообще кошмар какой–то.
Я вот не плачу. Хотя, вру, плачу. Слёзы текут. Когда смотрю передачу «Жди меня». Это очень жалостливая передача, редкий человек удержится от пары–тройки слезинок. Мы смотрим ее с бабушкой.
— А ты страдаешь? И из–за чего? — мне кажется, такой отменный перец не может страдать.
— Из–за всего. Да и жизнь такая штука, не прогулка в Диснейленде. Без страданий не бывает. Я думаю, любой творческий акт, даже какие–то пустяки, все равно требует какого–то эмоционального напряжения, которое сопряжено с душевными травмами. Даже если в жизни ничего не происходит. Что–то внутри у тебя свербит, я называю .это «метафизической тоской».
— Хуйня какая–то просто.
— Ага.
— Я хочу у тебя спросить. Вот есть такое мнение, что модели все такие тупые.
— Чушь. Модели бывают и не тупые.
— Но в большинстве своем…
— Я, понимаешь, на вес женщин не мерю. Не могу сказать, что там в большинстве своем с ними происходит.
— Например, они могут быть озабочены исключительно своей внешностью. Больше их ничего не волнует. Такие ограниченные.
— Разные встречаются экземпляры. То же самое, как и порядочные менты тоже попадаются.
— Бывает такое?
— А чё же… Люди же. Все бывает.
— К ментам вообще как относишься?
— Сложно. Как и к моделям.
— Тебя били?
— Так, чтобы сильно–сильно, нет.
— А как не сильно? По почкам?
— Ну, да, так, дубиночкой, прикладом по голове.
— А сейчас узнают менты? Или все равно бьют?
— Чаще, конечно, узнают. Сейчас меня бить тяжело.
— Почему?
— Фиг его знает. Я потом катану заяву, начнется судебный процесс. А еще все знают, что у меня юрист заслуженный. И чем это все закончится
— А если не узнают? Обросший дядька, валяется…
— Обычно я не валяюсь, начнем с того. Иду. Документы? На. Все, пока.
— А раньше?
— Раньше же, в те времена, когда мы все в школе учились, была такая фигня, что менты забирали за внешний вид, а если у тебя ирокез, то, значит, ты подонок полный.
— У тебя что, был ирокез?
— У меня был и ирокез, и длинные волосы. В общем, подонок — рваные джинсы, все атрибуты для прямой дороги в пятое отделение.
— Я думаю, с болельщиками футбольными такая же хрень.
— Ты знаешь, сейчас все много проще стало, сейчас они стали гуманнее относиться к болельщикам. На стадионе «Петровский» у них есть договоренность с ментами, что они проносят фальшфеера с собой и
