роте только недавно ставший капитаном «Жорж» Хентшель отбил русских успешной контратакой. Им удалось войти только в то, что оставалось от деревни Иваново, где тяжело раненный обер-лейтенант Мальвиц был окружен с небольшой группой солдат 6-й роты. За командным пунктом 2-го батальона противник был остановлен. Определенный успех принесла контратака 1-го батальона. Из нашего блиндажа я видел, как вперед пошли подразделения батальона, который до этого находился в резерве. С ними был командир 3-й роты обер-лейтенант Клаус Николаи и кандидат на офицерское звание унтер-офицер Эберхард Керн. Керн прихрамывал, потому что после зимы 1941 г. у него не было большого пальца на правой ноге. Но он предпочел быть там, на фронте, вместо того чтобы оставаться дома. К полудню, отослав в тыл большое количество раненых, пришел лейтенант Астс простреленным плечом. «Сволочи поганые», — ругался он. Он сказал, что, действительно, русские ворвались в его траншею, как и за день до этого, но были выброшены снова им и его людьми.
Было сказано, что 6 августа в течение двух с половиной часов мощной артподготовки русские выпустили 50 тысяч снарядов по участку нашей дивизии. Затем они атаковали силами девяти стрелковых дивизий и двух танковых бригад. Перед позициями нашего полка и в тех местах, где они прорвались, было насчитано 3000 русских трупов. Полковник фон Эйзенхарт гордился достижениями своего полка. Каждый день он выезжал на передовую, стоя в своем Кубельвагене. Мою просьбу взять меня с собой хотя бы один раз он отклонил, сказав, что я туда попаду «достаточно скоро».
Тем временем лейтенант Франке уехал, и я остался в полку последним из резерва фюрера. Меня вновь ожидало разочарование. Я получил приказ отправиться верхом в деревню, располагавшуюся в 10 километрах позади командного пункта полка. Моя задача заключалась в том, чтобы проводить тыловые колонны через сильно загруженный перекресток дорог. Их надо было отводить еще дальше в тыл. Это была деревня, в которой до русской атаки размещались противотанковый дивизион и саперная рота нашей дивизии. Итак, в раздраженном настроении я сразу же выехал в тыл в сопровождении одного парня из полкового кавалерийского взвода. Когда мы добрались до шоссе, над нами уже тарахтел маленький советский самолет. Ожидая, что он начнет бомбить, я держал лошадь на очень коротком поводе, и мне удавалось ее сдерживать. Но потом очень близко от нас упала бомба, и эта кляча, напуганная грохотом и яркой вспышкой от взрыва, рванулась вперед вместе со мной. С большим трудом, но все же мне удалось с ней справиться.
После того как я в соответствии с приказом провел обозы через перекресток дорог, я встретился с командиром батареи самоходных орудий. Успехом своих подчиненных он гордился по праву. Из почти сотни танков, уничтоженных в полосе обороны нашей дивизии, большое количество пришлось на их долю. Однако тот факт, что тыловые подразделения уже начали отводиться назад, был явным признаком того, что линия фронта скоро сместится на запад. Самым явным признаком было мое новое задание: пойти адъютантом в штаб строительства укреплений, который незадолго до этого был спешно сформирован в дивизии.
Из истории дивизии я узнал, что в то время намечался отход с оборонительного рубежа «Буйвол», проходившего приблизительно по линии Дорогобуж — Ельня — Спас-Деменск, на новую линию обороны под кодовым наименованием «Пантера». Отход должен был осуществляться в два этапа и на него отводилось две недели. После этого войска должны были остановиться и закрепиться на линии Гомель — течение реки Проня — Ленино, и далее район восточнее Витебска. Дивизионный штаб строительства укреплений находился под командованием капитана Мюллера. До этого он командовал 2-й ротой.
Мюллер был человеком высоким и приятным внешне, с темными волосами, темно-карими глазами и густыми бровями. Полковник фон Эйзенхарт называл его «огненным глазом», или «борзым Мюллером», и действительно, его внешность напоминала собаку этой благородной породы. Будучи студентом лесного института под Дрезденом, он вступил в связь с дочерью профессора, она забеременела, и он немедленно на ней женился. В то время это было нормой. Мюллер был склонней к экстравагантности, и письма жене писал его ординарец обер-ефрейтор Петцольд, которого тоже взяли в штаб в качестве писаря.
В состав штаба входило также по одному офицеру от артиллерийского полка, от противотанкового дивизиона и от саперного батальона. Офицером артиллерии был приветливый обер-лейтенант Рауприх, с которым я познакомился перед русской атакой. Вместе с Мюллером я определял расположение укреплений исходя из интересов пехоты, рассматривая представителей других родов войск, как предоставляющих нам необходимую поддержку. По этой схеме задача Рауприха заключалась в определении точек расположения передовых артиллерийских наблюдателей. В нашем распоряжении находился автомобиль Кубельваген, на котором мы объезжали местность. Водителем был обер-ефрейтор Моравиц, который был передан нам из 14 -й артиллерийской батареи вместе с машиной. Непосредственные работы по строительству укреплений выполнялись входившим в состав дивизии строительным батальоном, о котором я расскажу позднее. В состав батальона входили две транспортные колонны из повозок на конной тяге. Одной из них командовал пожилой, смуглый капитан Фокке, судетский немец и содержатель гостиницы по профессии. По вечерам, когда я отдавал приказы от лица своего начальника, я чувствовал себя совладельцем небольшой строительной фирмы, день за днем планирующим, как наилучшим образом использовать своих бригадиров, рабочих и материалы.
Мое неудовольствие по поводу утраченной возможности проявить себя в крупномасштабной операции улетучилось, и я даже смог увидеть положительные стороны в этом «бизнесе» по строительству укреплений. Не следовало с пренебрежением относиться к тому, что здесь, в тылу, можно было спать ночью, снимать с себя китель и даже брюки. Тем более что на передовую вернулось спокойствие. Давно уже мне не было так хорошо. Базировались мы в небольшой деревне Ляды, а жили в чистом двухкомнатном сельском доме. Глава семьи был в Красной Армии с начала войны. С тех пор его жена ничего о нем не слышала. Она даже не знала, был ли он еще жив, но переносила это со смирением и выдержкой. В углу комнаты висела икона. Она всегда была там, даже при большевиках. Местный партработник поте-шалея над иконой, но в остальном никакого нарушения в этом не усматривал. По словам этой женщины, деревенские жители всерьез его не воспринимали.
В рамку без стекла было вставлено несколько фотографий, в том числе и изображение покойника, как это было принято в России. Родственники теснились вокруг открытого гроба. На женщинах были головные платки, а на мужчинах длинные, просторные рубахи белого цвета.
Эта женщина проживала одна с маленьким ребенком. Девочку, которой было лет десять, звали Женей. Лицом она напоминала невинного ангела. Нас очень трогало светившееся радостью лицо Жени, когда мы давали ей какие-нибудь сладости из своих скудных запасов. Как и ее мать, она с изумлением смотрела на фотографии из Германии, которые мы им показывали. Женщина давала нам хлеб, который она постоянно пекла сама. Он был грубым, влажным, тяжелым, и в нем было много мякины. Мы знали, что, поступая таким образом, она относилась к нам, как к своим гостям, и давали ей что могли.
Перед предполагаемой полосой обороны находились пахотные земли бывшего совхоза. Обширные угодья находились под управлением «зондерфюрера» (особого уполномоченного) по сельскому хозяйству. Его охрану обеспечивали двое служащих немецкой полиции. Что же касалось остального, то было видно, что раньше он жил «как король». Урожаи были плохими, сказал он. Нехватка рабочей силы и сельскохозяйственной техники не позволяла обрабатывать землю как следует. Перед административным зданием находилось разоренное немецкое кладбище, оставшееся с 1941 г. Кладбище разрушили партизаны. Мне было непонятно, почему зондерфюрер не приказал его восстановить.
22 августа, в день рождения Руди, я получил тревожное письмо от матери. Она писала, что примерно в течение недели в сводках командования Вермахта ежедневно упоминались районы «к западу и юго- западу от Вязьмы», и она догадывалась, что в них говорилось о том месте, где находился я. Кроме того, писала она, один раз была упомянута «Силезская пехотная дивизия». Мать тревожилась обо мне больше, чем нужно, но как я мог заранее предупредить ее о том, что ее опасения, по крайней мере на тот момент, были необоснованны?
Несколько дней спустя среди жителей деревни возникло замешательство. Староста, человек в преклонном возрасте, получил известие, что лица, достигшие 18 лет, то есть родившиеся в 1925 г., должны быть собраны и отправлены на принудительные работы в Германию. Поскольку все молодые люди были в Красной Армии, это касалось только трех девушек. На просьбу старосты о помощи откликнуться не мог никто. Нельзя было даже установить, от каких властей он получил такой приказ.
Окрестности деревни Ляды можно было бы назвать, при иных обстоятельствах, просто чудесными. Лес, кустарники, небольшое болотце, луг и маленькая речка в глубоком овраге представляли собой
