ВЗГЛЯД ИЗ ОКНА
Жизнь обычно скучна, когда не на что смотреть и нет рассказа, который можно послушать. Во времена моего детства, чтобы избавиться от скуки, либо слушали радио, либо смотрели из окна на улицу, на прохожих, в окна квартир дома напротив. В те времена, в 1958 году, в Турции еще не было телевидения. Правда, тогда не говорили «нет телевидения», а говорили с оптимизмом «еще не пришло», как, впрочем, говорили и о легендарных голливудских фильмах, которые в Стамбуле стали показывать только через четыре-пять лет.
Смотреть из окна было настолько серьезным времяпрепровождением, что, когда в Турцию наконец «пришло» телевидение, то телевизоры смотрели так, словно смотрели из окна на улицу. Глядя в телевизор, отец, дядя, бабушка точно так же разговаривали и ссорились, не глядя друг на друга, и точно так же сообщали друг другу то, что видят.
— На этот раз снега много выпадет, — говорила, например, моя тетя, глядя из окна на идущий с утра снег.
— Опять этот продавец халвы пришел на угол Нишанташи, — говорил я, глядя из другого окна на трамвайные пути.
По воскресеньям мои дяди, тети и все остальные поднимались к бабушке и всегда обедали вместе.
Глядя в окно, я ждал, когда подадут еду, и чувствовал себя необыкновенно счастливым: я вместе с родителями, среди моих многочисленных дядей и тетей, большая гостиная освещена неярким светом хрустальной люстры над длинным столом, который накрывали к обеду. Гостиная в квартире бабушки была полутемной, как и наша квартира, но мне она казалась гораздо более мрачной. Возможно, из-за тюлевых занавесок и штор, отбрасывающих жутковатые тени на никогда не открывавшиеся балконные двери. А может быть, мне так казалось из-за того, что душные комнаты были битком забиты инкрустированными перламутром ширмами, старинными сундуками, огромными грубыми столами, ломберными столиками и огромным пианино, верхняя крышка которого была уставлена фотографиями в рамках, и всегда пахло пылью.
После обеда мой дядя курил в одной из смежных темных комнат, выходивших в столовую.
— У меня есть билет на футбол, но я не пойду, — сообщил он. — Пусть ваш отец сводит вас.
— Папа, своди нас на футбол, — сказал прибежавший откуда-то из другой комнаты мой старший брат.
— Дети подышат воздухом, — сказала мама из гостиной.
— Сама выведи детей погулять, — сказал отец матери.
— Я еду к маме, — ответила мама.
— Мы не хотим к бабушке, — сказал мой старший брат.
— Я и машину вам дам, — сказал дядя.
— Папа, ну пожалуйста, — сказал старший брат.
наступила непривычная тишина. Казалось, все в гостиной размышляли над словами моей мамы, а отец чувствовал, что именно они думают.
— Ты даешь машину? — спросил затем отец дядю.
Вскоре мы спустились к себе, и пока мама надевала на нас толстые шерстяные носки в клетку и по два свитера, отец ходил взад-вперед по длинному коридору и курил. «Додж» 52 модели «нежно-кремового» цвета был припаркован у мечети Тешвикие. Отец разрешил нам обоим сесть вперед и завел мотор с первого раза.
На стадионе совсем не было очереди. «Этим двоим один билет, — сказал отец человеку у турникета. — Одному восемь, другому десять лет». Мы вошли, не поднимая глаз на человека. На трибунах было много свободных мест, мы сразу сели.
Команды вышли на мокрое поле, и я с удовольствием смотрел, как футболисты в белоснежных шортах бегают туда-сюда, чтобы согреться. «Смотри, это Маленький Мехмет, — указал на одного из них мой старший брат. — Он из молодежной команды».
— Знаем.
Начался матч, и мы надолго замолчали. Немного позже я уже не смотрел на игру, меня интересовали другие вещи. Почему у футболистов одинаковая одежда, а имена разные? Я представил, что по полю бегают не футболисты, а их имена. Их шорты становились все грязнее и грязнее. Потом я наблюдал за медленно двигавшейся любопытной трубой корабля, плывущего по Босфору, прямо за открытыми трибунами. В первом тайме счет так никто и не открыл, и отец купил нам по лепешке с брынзой и по кульке каленого гороха.
— Папа, мне целую лепешку не съесть, — сказал я, показывая ему остатки лепешки в руке.
— Брось сюда, — сказал он. — Никто не видит.
Мы встали и пошли по кругу, пытаясь согреться, как, впрочем, и прочие зрители. Я и брат, подражая отцу, засунули руки в карманы шерстяных брюк, повернулись спиной к полю и стали смотреть на других болельщиков, как вдруг кто-то из толпы позвал отца. Отец, демонстрируя, что он ничего не слышит из-за шума, приложил руку к уху.
— Я не могу, — ответил он, показывая на нас. — Я с детьми.
Человек в толпе был в лиловом шарфе. Он пошел к нам, пробираясь через ряды, наступая на спинки кресел и расталкивая зрителей.
— Это твои дети? — спросил он, обнявшись и расцеловавшись с отцом. — Какие большущие. Даже не верится!
Отец промолчал.
— Когда же они родились? — спросил человек, удивленно глядя на нас. — Ты что, женился сразу после учебы? — спросил он отца.
— Да, — ответил отец, не глядя ему в глаза. Они еще немного поговорили. Человек в лиловом шарфе положил нам в ладошки по одной неочищенной фисташке. Когда он ушел, отец сел на свое место и долгое время молчал.
Команды опять вышли на поле, в абсолютно чистых шортах, и вдруг отец сказал:
— Поехали домой. Вы мерзнете.
— Я не мерзну, — заявил мой брат.
— Нет, мерзнете, — сказал отец. — Али мерзнет. Ну-ка, вставайте.
Когда мы пробирались к выходу, задевая сидящих и наступая им на ноги, мы наступили на лепешку, которую я выбросил. Уже на лестнице мы услышали свисток судьи — начался второй тайм.
— Тебе холодно было? — спросил брат. — Почему ты не сказал, что не замерз?
Я молчал.
— Дурак, — сказал брат.
— Второй тайм послушаете дома по радио, — сказал отец.
— Этот матч по радио не передают, — сказал брат.
— Помолчите, — сказал отец. — На обратном пути прокачу вас по Таксиму.
Мы замолчали. Проехав площадь, отец, как мы и предполагали, припарковал машину, не доезжая до киоска, где принимались ставки на скачки.
— Дверь никому не открывайте, — предупредил он. — Я сейчас приду.
И он ушел. Прежде чем он запер дверь снаружи, мы заблокировали двери изнутри. Но отец не пошел к кассе, принимавшей ставки; он перебежал на другую сторону проспекта. Там он вошел в магазин, в витрине которого были выставлены фотографии кораблей, большие пластмассовые самолеты и прекрасные, солнечные пейзажи. По воскресеньям магазин всегда был открыт.
— Куда папа пошел?
— Когда приедем домой, поиграем! — сказал брат.
Когда отец вернулся, брат баловался с рычагом коробки передач. Мы вернулись в Нишанташи, опять оставив машину перед мечетью. Проходя мимо лавки Аладдина, отец сказал:
