— Ты слышала, что в прошлом году произошло в Приграничье? Нет, конечно же… — Он задумчиво взъерошил мои волосы. — Откуда! Мы будем строить порт. В отрогах Великих гор.
Ах… Вряд ли Мория, та, что думает, будто контролирует бесконечные просторы, будет рада такому сопернику. Нужна охрана, учителя морского дела…
— Но тогда — да, испытание очень важно. Ведь такие решения… о совместных действиях… принимаются на Большом совете. И право ваше надо будет доказывать им всем. — Я улыбнулась. — Но удача точно на нашей стороне.
— Почему? — Кэрдан склонил голову, тени четче обозначили запавшие щеки, острые скулы.
— Мы ведь еще живы…
— Как бы это ни было странно, — согласился супруг. — Что теперь ты скажешь?
— Возможно, решение не будет принято. То, что нужно вам. Потому что есть Иттинар, саеш Черной Жемчужины, племянник и проигравший соперник…
— На этот счет, — по губам мужчины скользнула хищная усмешка, — у меня тоже кое-что есть. Его, едва только Раттиар взглянет на бумаги… как это называется?
Он демонстративно сжал пальцы, будто кого-то душа.
— Отрекутся от него… да? А не было ли это слишком рискованно, вот так, в одиночку…
Ведь многим эта сделка, если она состоится, встанет поперек горла. Поэтому мне — страшно. И ничуть не стыдно оттого, что коченеет сердце и где-то в глубине души леденеет ярость.
— Я десять лет на Ожерелье… торговлей занимаюсь.
Отвернувшись, принялась считать звезды, мерцающие на черном бархате неба. Торговлей… Там, на Чужом, опасном и сумрачно-скалистом острове, где разрешено приставать чужим кораблям, полно контрабандистов, вольных авантюристов и прочего сброда. Есть и ронийские шпионы, выходит. Мне немножко смешно. Какие бы ни были на Ожерелье тайны, все они теперь откроются миру. Ведь саеш Тьелегрин должен знать, что происходит на вверенной ему территории и далее… ведь шпион должен доложить своему командиру о происходящем, ведь посол… расскажет государю о результатах переговоров… Возможно, что-то изменится на островах.
— Спать, — говорю я, поднимаясь с колен, опустошенная, — спать. Все прочее — завтра.
Мужчина согласно кивнул.
Дни и ночи, бегущие вместе с леккой, слились в единое расшитое серебром полотно. Бархатные звездные ночи, соленые брызги дней, тихие разговоры и непрерывный надрывный стон корпуса. Попутный теплый ветер, безлюдные скалы, поросшие мшистым кустарником, и серебристо-синее волнующееся полотно моря. За четыре дня путешествия мы не увидели ни одного корабля. Только на горизонте промелькнули пару раз косые белые паруса. И хорошо… Кого бы мы могли встретить сейчас? Только противника.
А ночевки вполглаза на палубе из боязни пропустить момент, когда надколотая скорлупа корпуса окончательно развалится, не самое страшное, что могло случиться со мной. Это моя забота и моя обязанность, как капитана, довести «Красту» до места назначения и высадить пассажиров целыми и невредимыми. Ну а то, что в таковых числятся сейчас матросы и саеш Тьелегрина, для моей морской ипостаси значения не имеет. Таковы правила. Как саеш и сеамни непогрешимы на суше, так капитан — на море.
Я знаю, что еще одного такого рывка мы можем и не выдержать. Очередная ловушка, бесполезная попытка убежать — и все… До земли мы не дотянем, и никаких абордажей не понадобится. Сами затонем… Вот будет бесславный конец для единственной в Ожерелье лекки с Крыльями! Между прочим… в конструкцию надо внести изменения, с учетом того, что скорость, теперь я знаю на деле, куда выше той, на которую рассчитаны блоки и рама.
И хорошо, что, прорвавшись через морийскую сеть, мы здорово отклонились от прямого курса и подбираемся к столичной бусине совсем с другой стороны. Нас ждут, да… Наверняка. Но не от скальной гряды, огибающей острова и служащей дополнительным щитом от нападения с океана.
С мачты, вцепившись в гудящие от напряжения канаты, я всматривалась в серую, вырастающую на горизонте гряду. Чуть ниже, неслышно скользя в вечернем сумраке, троица матросов меняла паруса, заменяя белоснежную ткань на жемчужно-серую, сливающуюся с мрачным, тусклым и каким-то безжизненным морем. Небо было затянуто облаками. Ровный ветер нагонял с горизонта черные грозовые тучи. Только белая пена у подножия скал разнообразила затягивающую сознание глубину, вместе со скалами разделяя мир надвое. Но предаваться созерцанию мира было некогда. Соскользнув вниз, заняла место у штурвала.
— Нам снова держаться? — тихо прошептал на ухо Кэр, осторожно касаясь моих волос.
Он стоял рядом, вполне уверенно держась на ногах. Сощурив глаза, мужчина созерцал врага, с которым не имел возможности сразиться и победить. Напряжение и бессильная злость проступали на лице, в крепко сжатых, побелевших губах. Отступив на шаг, он оперся на перила, пережидая неожиданно накативший приступ слабости. В такие моменты сквозь загар на лице его проступала нездоровая серость. Яд айров уходил из его тела, но медленно, хотя я старалась выдерживать режим приема противоядия. Ощущать себя балластом, бесполезным грузом — тошно, понимаю. Он человек действия, но сейчас… Что он может сделать сейчас?
— Да, мой господин, но мы пойдем очень-очень медленно, как водяная рысь, таящаяся в засаде. — И глухо приказала, мысленно отдавая благодарность серому, затянутому облаками небу: — Убрать паруса, кроме маскировочных!
Тихий голос прогулялся до гряды и обратно, пробился сквозь шум волн, потревожив птиц. Те с криками поднялись в воздух, белыми молниями разметавшись над скалами.
— Тир, Ран, на нос с глубиномером. Каждую лею промеряйте. Тишина.
Лекка скользнула вдоль каменных отрогов, повинуясь рулю. Чуть отвернув, прошла боком… Дальше, у скал, в воздухе стояла влажная пелена от постоянно бьющихся о скалы волн. Трудно понять, есть ли проход.
— Две дюжины, свободно. — Это Тир, подняв руку, тихо отсчитывает узлы у сброшенной за борт веревки с грузом Ран, нервно отирая пот со лба, медленно выбирает канат из воды. На его смуглой коже выступили кристаллики соли.
Корпус дрогнул под напором течения, жаждущего уволочь нас на камни, в пенный водоворот. Паруса хлопнули, прижимаясь к мачтам. Резко вывернув влево, отчего лекка дернулась, вспенила за бортом серые барашки.
— Дюжина и семь, свободно…
Всматриваясь до рези в глазах в череду серого, черного и темно-зеленого, позволяю «Красте» двигаться по инерции. Буруны, водовороты, чуть прикрытые слоем колеблющейся воды острые камни. Ну же…
— На четыре тяжа затянуть, — тихо, стараясь не вспугнуть обитателей скал.
Трое свободных матросов, замерших бронзово-серыми статуями, мгновенно ожили, заставляя паруса расправиться и вновь чуть выгнуться под напором вечернего ветра, гуляющего без направления то вдоль, то поперек гряды.
— Дюжина и шесть, дно.
Для боевых кораблей здесь прохода нет, а мы… мы проскочим.
Вот здесь…
— Дюжина и три, дно поднимается.
Поворачиваем… не туда, где в просвете меж двух приметных, черных с белыми прожилками скал виднеется тихая заводь. Там вода мелко-мелко рябит, а инстинкт капитана просто вопит об опасности. Дальше, в буруны, закручивающиеся среди отполированных серых валунов, к подножию отвесной, гладкой стены, заросшей серо-зеленым мхом.
За полторы сотни лей от гряды «Красту» начало качать. Вверх, вниз, вправо, влево, носом, боком, вниз, кормой… И вновь, и вновь. Носом и вправо, от торчащих среди пены камней, вправо, сквозь пенный лабиринт, едва не снимая стружку с левого борта.
— Внатяг паруса, — перекрывая шум волн, приказала я.
