— Пришел попрощаться. Скоро уезжаю.
— До приема?
— Вы знаете о приеме?
— Здесь все знают. Дети бегают туда и смотрят как и что — издалека, конечно. Я и сама девчонкой так делала.
— Хочу попрощаться с Фаусто, но не знаю, где он живет.
Синьора Фанелли набросала план на салфетке. А он уже позабыл, что она левша.
Поднимаясь, Адам достал из кармана несколько монет, чтобы расплатиться за пиво.
— Не глупи. Мне не нужны твои деньги.
Она вышла с ним на террасу.
— Ты ведь не расскажешь ему о нас? Ты не расскажешь Фаусто?
— Не беспокойтесь. Я слишком смущен.
Она улыбнулась, немного виновато.
— Я не это имела в виду. Но ты не расскажешь?
— Нет.
Глянув украдкой в сторону каменщиков, синьора Фанелли поцеловала его в обе щеки.
— Прощай, Адам.
— Прощайте.
— Привет.
Фаусто поднял голову. Прищурился:
— Ты?
— Я.
Фаусто замешивал раствор в старом корыте. Обнаженный по пояс, он демонстрировал крепкий, мускулистый торс.
— Нравится? — Он вытер лоб тыльной стороной ладони, выпрямился и кивком указал на невысокое каменное строение под черепичной крышей. Само здание было уже закончено, и теперь Фаусто возводил невысокую стену вокруг маленького дворика.
— Свинарник?
— Да. Для целого семейства.
Адам огляделся:
— Здесь красиво.
Он вовсе не отдавал долг вежливости. Скромная ферма расположилась на одной из террас, вырубленных на лесистом склоне холма к югу от Сан-Кассиано. Место было уединенное; от подножия холма сюда вел единственный проселок, что, вероятно, и объясняло присутствие припаркованного у дома старенького армейского джипа.
— Да, неплохо. Пить хочешь?
— Да.
— Тогда принеси из холодильника пару пива. Мне надо работать, а то раствор застынет.
Как и у Антонеллы, жилые помещения занимали первый этаж. А вот мебели и всего прочего здесь было с избытком: стулья, диваны, картины, книги, безделушки не оставляли свободного места. Посредине кухонного стола стояла перевернутая немецкая каска, выкрашенная в розовый цвет и служащая горшком для тянущегося вверх пышного папоротника. На ветхих полках в углу теснились книги по военной тематике. Понимая, что если задержится дольше необходимого, то навлечет на себя подозрения в излишнем любопытстве, Адам взял из холодильника две бутылки пива и поспешил к выходу.
Посадив на раствор еще несколько каменных блоков, Фаусто повел гостя осматривать свои владения: виноградник, скромную рощицу оливковых деревьев, сад, участки, занятые кукурузой и подсолнечником. Немалую площадь занимал огород, с которым соседствовал загон для курей, перерабатывавших в яйца объедки с хозяйского стола. Растительность явно пострадала из-за засухи, но сей факт, похоже, не слишком беспокоил Фаусто.
— Здесь все, что требуется мужчине, — с гордостью заявил он. — Кроме женщины, с которой это можно разделить.
За домом, в тени увитой лозой беседки, выпили еще по бутылке. Адам спросил насчет книг по военной истории, которые заметил на полке в кухне.
— Войны, сражения — мне это интересно. В конце концов, кто мы такие и что мы такое, часто определяется горсткой идущих на битву мужчин.
Адам улыбнулся. Ничего подобного ему и в голову не приходило.
— В 1260-м, — развивал мысль Фаусто, — между Флоренцией и Сиеной случилась война. Все началось третьего сентября, в воскресенье.
Всех деталей рассказа Адам не уловил, но понял, что события развивались примерно следующим образом. Сиену в то время раздирали внутренние распри, и флорентинцы, не будучи дураками, решили этим воспользоваться. Дождавшись того момента, когда враждующие фракции вцепились друг другу в горло, они отправили туда двух своих конных посланцев с ультиматумом, содержавшим одно-единственное, но решительное требование: если республика Сиена не капитулирует незамедлительно перед Флоренцией, город будет разрушен до основания. И то была не пустая угроза. Двинувшаяся на восток внушительная флорентийская армия вполне могла выполнить обещание.
Флорентинцы не приняли в расчет только одно: за ночь сиенцы похоронили все свои разногласия. Собравшиеся уже вечером у собора заклятые враги приветствовали друг друга, как братья. А потом призвали себе на помощь Деву Марию.
На следующий день армии сошлись у Монтаперти. По свидетельствам очевидцев, крови в тот день пролилось столько, что ее хватило бы, чтобы запустить четыре водяные мельницы. И флорентийской крови оказалось больше. Поле у Монтаперти стало местом резни, и прошло несколько лет, прежде чем коровы решились щипать там траву.
— Представь себе, — говорил Фаусто. — Следующий день пришелся на воскресенье. Сиенцы вернулись домой. Проходя по улицам, они гнали перед собой осла с привязанным к хвосту флорентийским знаменем. Думаешь, эти ублюдки, сиенцы, забыли тот день? Конечно нет. Про него рассказывают детям в школе. Память о том дне до сих пор горит в их глазах, когда мы играем с ними в футбол.
Он закурил сигарету.
— Люди во всем мире думают об Италии как о древней стране. Это не так. Мы молоды, моложе Соединенных Штатов. Мы объединились в 1870-м, меньше ста лет назад. Мы даже не страна еще и, думаю, не скоро ею станем. На это потребуется много времени. Нет, чертовы сиенцы не забыли Монтаперти. Та победа — часть того, что они есть. Как Гастингс часть того, что есть вы, англичане. Гастингс — одна из величайших битв в истории. А знаешь почему? Потому что горстка сражавшихся там людей изменила ход истории вашей страны.
Фаусто приложился к бутылке.
— Но ты же пришел сюда не для этого. Или я ошибаюсь?
— Не ошибаешься.
— Ну так говори.
— У меня вопрос. Насчет Гаетано.
— Гаетано?
— Садовника, который ушел в прошлом году.
— Я знаю, кто такой Гаетано.
— Где он сейчас?
— Во Вьяреджо. У моря. У него там бар. Модное заведение, называется
— Ты там бываешь?
Фаусто посмотрел на перепачканные раствором руки.
— А ты как думаешь?
— И сколько же стоит такой бар во Вьяреджо?
