неодобрительно поглядывая на Эмили, распластавшей по комку синей глины пухлые ручонки, напоминающие лучи морской звезды. Фезер подбадривала ее и все повторяла: «Слепи что-нибудь, дорогая. Придай глине конкретную форму. Любую». Миссис Уайт внимательно следила за дочерью и от напряжения даже немного подалась вперед; на лице у нее были написаны надежда и ожидание; ее длинные волосы опустились совсем низко, и Голубоглазому казалось, что они вот-вот прилипнут к этой глине.
— Что это будет? Чье-то лицо?
Эмили издала странный звук, который мог бы сойти за неохотное согласие.
— Ага, значит, это глаза, а это нос, — с явным воодушевлением подхватила Фезер, хотя Голубоглазый не видел ничего такого, что бы вызывало восхищение.
Руки Эмили двигались по глине, делая в комке углубления, ощупывая его кончиками пальцев, царапая ногтями, чтобы создать видимость волос. Теперь и он мог бы подтвердить, что это действительно чья-то голова, хотя и вылепленная весьма примитивно, неправильной формы, с ушами как у летучей мыши и нелепым, высоченным лбом ученого-мудреца, как бы подавляющим остальные черты. Глаза заменяли неглубокие впадины, сделанные большим пальцем, собственно, их и заметно-то не было.
Но Фезер и миссис Уайт просто охали от восторга, разглядывая это изделие, и Голубоглазый даже придвинулся ближе, пытаясь понять, что же там такого замечательного.
Тут Фезер так гневно на него взглянула, что он шарахнулся назад и хотел уже сбежать, но было поздно: миссис Уайт тоже заметила его, и в ее глазах он увидел тревогу, а не радость узнавания. Казалось, она решила, что он может быть опасен, что он пришел повредить Эмили, ударить ее или…
— А ты-то что здесь делаешь? — обратилась к нему миссис Уайт.
Голубоглазый пожал плечами.
— Н-ничего.
— Где же твои братья? И мать?
Он снова пожал плечами. Оказавшись наконец лицом к лицу с теми, за кем так давно наблюдает, он обнаружил, что практически лишился дара речи и способен произнести всего несколько слов, да и то сильно заикаясь. В общем, он оказался совершенно беспомощен и не смог оправдаться, когда миссис Уайт возмущенно воскликнула:
— Ты постоянно меня преследуешь! Чего тебе нужно?
И опять он лишь молча пожал плечами. Этого он не смог бы объяснить даже ей, даже если б они были одни, а уж в присутствии Фезер пускаться в объяснения было и вовсе невозможно. Он смущенно поерзал на стуле, чувствуя себя на редкость глупым и по собственной вине угодившим в ловушку, и вдруг ощутил в горле проклятый вкус витаминного напитка; виски моментально пронзила боль, казалось, лоб раздулся и вот-вот лопнет, словно воздушный шарик, если его сильно сжать руками…
Фезер прищурилась и спросила:
— А ты знаешь, что это называется вторжением в частную жизнь? Между прочим, Кэтрин вполне может и полицию вызвать.
— Он всего лишь ребенок, Фезер, — остановила ее миссис Уайт.
— Все дети когда-нибудь вырастают, — с мрачным видом заметила Фезер.
— Чего тебе нужно от нас? — снова спросила миссис Уайт.
— Я п-просто х-хотел п-повидать Эмили, — выдавил Голубоглазый.
Чувствуя, как к горлу подступает тошнота, он посмотрел на комок нетронутой глины и на полупустую бутылку пепси. Он вовсе не собирался ничего заказывать. Да у него и денег не было заплатить за это. А теперь еще подруга миссис Уайт намекает, что надо бы вызвать полицию…
Он ведь действительно собирался открыть миссис Уайт правду. Хотя теперь вряд ли понимал, где она, эта правда. Ему-то казалось, что стоит заговорить, и он сразу подберет нужные фразы. Но теперь, когда запах витаминного напитка становился все сильнее, а боль в висках все мучительней, он вдруг понял, что ему нужно от нее что-то более личное, некое слово, окутанное мантией из оттенков синего…
Поздней ночью в своей комнате, оставшись наконец в полном одиночестве, он вытащил из-под кровати заветную Синюю книгу и стал писать, но то были не очередные дневниковые записи, а выдуманная история.
4
Сегодня ранним вечером, пока мать еще готовилась к выходу, к нам заехала Элеонора Вайн и тут же воспользовалась возможностью наставить вашего покорного слугу на путь истинный. Судя по всему, мое затянувшееся отсутствие на семинаре «Литературное творчество как терапия» не осталось незамеченным и вызвало массу комментариев. Сама-то Элеонора этот семинар не посещает — слишком много людей, слишком много грязи, — но Терри наверняка все ей докладывает.
Люди любят поболтать с Элеонорой. Каким-то образом она умеет вызывать на откровенность. И я прекрасно вижу, как ее мучает то, что она столько лет со мной знакома, а знает обо мне ровно столько же, сколько знала, когда мне было года четыре от роду…
— Тебе, пожалуй, следует вновь начать посещать эти занятия, — заявляет она мне. — И вообще, почаще выходить из дома. Заводить новых друзей. Хотя бы ради своей матери…
Ради матери? Да ладно, не смешите меня.
Я поправил наушник айпода; только с его помощью я и могу общаться с Элеонорой. В ухе раздавался хриплый голос Джарвиса Кокера — он как раз признавался, что при первой же возможности сделал бы с такой особой, как Элеонора…
А та, по-рыбьи выпучив глаза, с упреком на меня смотрела.
— Мне известно, что кое-кто там очень по тебе скучает.
— Вот как?
Я с самым невинным видом уставился на нее.
— Не скромничай. Ты нравишься ей. — Элеонора игриво меня подтолкнула. — Но ведешь себя хуже некуда.
— Учту. Спасибо за информацию, миссис Вайн.
Старая селедка! Повсюду надо сунуть свой нос! Да разве способен кто-то по-настоящему живой посещать подобное сборище говнюков и лузеров? Я прекрасно знаю, кого она имеет в виду, но мне эта особа безразлична. В наушнике голос Кокера сменил тональность и теперь звучал протяжно и жалобно.
