– Давайте уж и мне тогда, – заявил бритый Коля. – Хотите, я вам анекдот расскажу, в тему?
Я кивнула.
– Встречаются две деревенские девушки, одна спрашивает: «Мань, как это у тебя помидоры так хорошо зреют, когда у всех еще зеленые?» Вторая отвечает: «Да вот, Зин, я раздеваюсь и к ним в теплицу вхожу – они и краснеют сразу от стыда». Маня говорит: «Надо и мне попробовать». Через некоторое время опять встречаются: «Ну что, Зина, в теплицу голышом заходить пробовала?» – «Пробовала, Мань… Помидорам хоть бы что, но зато огурцы ка-ак поперли!»
Я прыснула в ладони, хотя анекдот был и не очень смешной, и бородатый. Просто мне было приятно, что меня здесь приняли как свою.
– Иди, охальник! – ткнула Колю в спину женщина, низко, по самые брови повязанная платком. – Дуняша, ты мне пожиже налей, хорошо?
Я почувствовала себя дома, осмелела, стала поглядывать по сторонам. Заметила, что Коля смотрит на меня поверх тарелки. Он ел красиво – это вообще-то редкость, я мало видела людей, умеющих красиво есть. Поймав мой взгляд, Коля мне подмигнул, и я вывалила половник гуляша на кафельный пол.
– Султан съест! – утешили меня из очереди.
Султан был толстый рыжий пес с бородой и шикарным пушистым хвостом, подвизавшийся у столовой. Он готов был съесть все что угодно, а в промежутках между трапезами грыз какие-то древние кости, лежа в тенечке у крыльца.
– Иди, иди, отдыхай – посуду я сама вымою, – говорила мне старенькая повариха после того, как столовая опустела. Но я, конечно, никуда не пошла, а перемыла все до одной тарелки и кастрюли, убрала в холодильник остатки приготовленного, протерла полы и вынесла Султану объедки. Пес нырнул в миску до самых бровей.
– Прошлая повариха носила объедки своим поросятам, – конфиденциально заметил кто-то у меня за спиной.
Я обернулась. Это был Коля.
– Объедков становилось все больше и больше, и в результате они стали питаться лучше, чем мы, – продолжал он поверять мне местные тайны. – Но потом мы им страшно отомстили. Еда стала уж совсем невыносимой, повариху уволили, и она уехала. А поросят ей пришлось оставить тут. Ей их хозяйство выдало в качестве аванса. Мы их зарезали и мстительно съели. Идешь купаться? Жарко.
– Даже не знаю, – промямлила я. Искупаться сразу же захотелось невыносимо. Для начала, на мне не было купальника. Откровенно говоря, у меня купальника вообще не было. У меня не было даже платья, белый крахмальный халатик я сегодня утром надела на бабушкину батистовую сорочку и целый день слышала, как она трещит в швах. Какое купание такой толстухе? Только в одиночестве! А потом, идти в первый же день (ну ладно, не в первый, а во второй, но все равно быстро) купаться с местным парнем… Вдруг это тут считается не комильфо и подлежит осуждению? Надо будет спросить у бабушки. Вот, впрочем, и она сама. Приближается к нам, посматривает из-под полей шляпки. Мне почудилось или в ее глазах затаилась усмешка?
– Как ты, Душечка, пошабашила? Здравствуй, Коля. У-у, славный толстяк, – потрепала она по голове Султана, который принялся лизать ей руки, отвлекшись от еды. – А что вы тут стоите, на самом солнцепеке?
– Я приглашаю вашу, Лариса Васильевна, внучку на пруд купаться.
– И что ж она? Пойдет?
– Она пока еще не дала согласия. Но я настроен на положительный ответ.
Эти двое говорили про меня так, как будто меня рядом не было.
– Я, пожалуй, не хочу купаться, – громко сказала я. – Вообще-то хочу, но в душе и одна.
– Извини, Коля. Она хочет в душе и одна, – объяснила бабушка Коле. – Может, в другой раз.
– Хорошо, – согласился покладистый Коля. – Всего доброго, дамы.
И удалился. На выбритом затылке у него я заметила маленькую татуировку – не то руна, не то иероглиф какой-то.
– О чем вы тут говорили? – ревниво спросила бабушка, пока я запирала столовую.
– Ты ж слышала. Купаться звал.
– И все?
– Все.
– Он тебе понравился? – спросила бабушка и хихикнула, как будто ей было двенадцать лет.
– Бабуль, да я его второй раз вижу! Первый раз за обедом.
– Для любви с первого взгляда достаточно, – объявила бабушка. – И то еще один взгляд будет лишний. Между прочим, знаешь, кто он?
– Между прочим, не знаю.
– Сын Ивана Федоровича.
Я споткнулась.
– Ты ж говорила, он умер!
– Типун тебе на язык, Душка! Это жена Ивана Федоровича умерла, и ребеночек. А Коля жив, чего это он умер?
– Ну… наркоман был и умер. Я так тебя поняла.
– Я сказала, что он был наркоман и лечился. Я ему помогала. Хоть я и не нарколог, но жизнь-то знаю и кое-что могу. Потом специалисты им занимались. И он вылечился, видимо. Хотя сейчас говорят, выздоровевших наркоманов нет, а есть неактивные. Но он работает, старается, и в поле, и машину водит, отвозит товар на реализацию. Хочешь, съездим как-нибудь с ним в Москву на машине.
– Зачем?
– Купальник тебе купим, например. – И бабушка снова захихикала. – Да и вообще – ты ведь, кажется, не была в Москве?
В Москве я была, но очень давно. Класс возили в столицу на весенние каникулы. Запомнилось низкое серое небо, дождь. Мокрая брусчатка Красной площади. Какие-то грустные птицы в зоопарке. Подземный ветер метро. Экзальтированная учительница литературы повела нас навестить могилу Есенина. На Ваганьковском кладбище было пустынно, но возле самой могилы ошивались какие-то мутные личности, явно нетрезвые. Один из них, высокий, с сальными волосами, забранными в хвост, и глазами, залепленными желтой слизью, посмотрел на меня и вдруг дурашливо замычал, распялив рот. Этот гадкий тип стал моим кошмаром на несколько последующих ночей.
Нет, мне не хотелось в Москву. Мне хотелось навсегда остаться в Перловке, тут, где я нашла свой дом, где с неба льется такой умиротворяющий зной, а в зеленой траве поют свою бесконечную песенку сонмы кузнечиков, где жизнь так понятна, спокойна и легка!
Утром следующего дня у меня болело абсолютно все. Не только мышцы рук – это было бы понятно, вчера я поднимала тяжелые кастрюли! – но и ног, и живота, и спины. А ведь мне предстояло снова приготовить обед на сто с лишним человек! Это казалось мне невероятным, невыполнимым. Кряхтя и постанывая, я поднялась с кровати и потащилась в душ – душевые кабины председатель у себя в доме установил роскошные. После горячей воды стало легче. В общем, я была готова к дальнейшим подвигам. А на следующий день мышцы болели уже меньше… А потом еще меньше…
Через две недели я чувствовала себя другим человеком, здорово отличавшимся от того, который приехал на станцию Перловка в помятом спортивном костюме. Несмотря на то что аппетит мой ни капли не уменьшился и я ела, точила, хомячила и уминала все, до чего могла дотянуться, вес мой немного пошел на убыль. Сказалось то, что питалась я теперь здоровой пищей. Постное мясо, яйца, молоко, овощи. Вредных сладостей, чипсов, газированной воды и прочего фастфуда не водилось на несколько километров вокруг, ближайший «Макдоналдс», святилище холестерина, находился в Москве, а местная пекарня отчего-то презирала сладкую сдобу, предпочитая хлеб из муки грубого помола. Правда, пекли там и изумительный ржаной хлеб с изюмом и семечками. Я могла его есть когда угодно и сколько угодно – даже, бывало, просыпалась ночью, кралась на кухню, отрезала себе ломоть хлеба и наливала стакан ледяного молока.
Излишки калорий расходовались в работе, по кухне я теперь порхала, как бабочка, а не ползала, как гусеница. Жировые складки на боках, на животе были схвачены корсетом, но это был корсет не из китового
