посвящаешь свою жизнь кому-то, кого совсем не обязательно хорошо знаешь. Поскольку «самое время», что бы это ни значило. Боже, я плохо объясняю…
Взгляд Рассела, всего минуту назад источавший сочувствие и доброту, сделался стальным.
— Да нет, выражаешься ты вполне ясно.
— Значит, ты понимаешь, о чем я говорю?
— Ты говоришь, что, по-твоему, все неправильно и длится так уже некоторое время, но у тебя не хватало духу сказать мне об этом.
Теперь ей захотелось выложить Расселу всю правду, рассказать о Джессе, о том, какой счастливой и расслабленной она чувствовала себя с ним, о единственной ночи секса, оставившей в ее сознании более глубокий отпечаток, чем полтора года, проведенные с ним.
Ли уже готова была выложить ему все это, но, к счастью, удержалась. Какой смысл рассказывать о Джессе? Будет ли это великодушно? Рассел не воспримет отказ как нужно, если сконцентрируется на ненависти к Ли за ее нечестность. Это тоже казалось неправильным. Зачем ранить его без нужды? Но и скрывать ведь нельзя, принимая во внимание общепринятые ценности — благородство, абсолютную честность и откровенность. Растерянная и измученная, Ли решила промолчать. Судя по холодности последнего замечания и выражению глаз, Рассел не расположен к дальнейшим разговорам. Зачем осложнять то, что и так тяжело?
Внезапно Рассел изумил Ли, схватив ее лицо в ладони и посмотрев прямо в глаза.
— Послушай, я знаю, ты переживаешь всего лишь обычный естественный приступ малодушия. Почему бы тебе не пожить некоторое время одной, понимаешь, как ты предложила, и все обдумать? Все продумать.
Ли мысленно вздохнула. Его умоляющий взгляд был невыносимее злости.
— Расс, я… э-э… я… — «Скажи же это, — приказала она себе, — сорви пластырь». — Боюсь, это лишь на время отодвинет неизбежное. Думаю, нам нужно покончить с этим сейчас.
Очевидно, это было правдой. Она поняла, что нет смысла — никакого смысла — затягивать разрыв, и не важно, что легче оттянуть неприятное решение. У Ли не осталось никаких сомнений — все кончено навсегда, но тем не менее собственные слова оказались настоящим шоком.
Рассел встал и подошел к двери.
— Что ж, — спокойно произнес он своим ровным тоном, который так хорошо звучал в эфире. — Полагаю, говорить больше не о чем. Я люблю тебя, Ли, и всегда буду любить, но сейчас хочу, чтобы ты ушла.
Эти слова она повторяла про себя всю дорогу домой, сидя на заднем сиденье такси, которое в первый раз ловила самостоятельно, уезжая от Рассела. Почти так же быстро, как начались, ее отношения с Расселом закончились, и вместе с ними ушла тревога, гнездившаяся в ней не один месяц. Ли глубоко вдохнула и, пока такси мчалось вверх по Шестой авеню к ее дому, наконец призналась себе, что глубоко опечалена произошедшим, но чувство облегчения все же сильнее.
Пусть к тридцати годам огромные сиськи отзовутся ей болью в пояснице
— Эмми, я повторяю вам это с вашего первого появления в моем кабинете: у вас много времени.
— Все журналы там говорят совсем о другом! — возразила она, указывая на дверь. — Разве вы не обманываете, заявляя, что у меня полно времени, а затем набиваете приемную статьями, в которых говорится, что мои яичники увядают?
Доктор Ким вздохнула. Это была красивая азиатка, в свои сорок два года выглядевшая лет на пятнадцать моложе, но не это беспокоило Эмми. Хороший врач — при каждом визите Эмми (а иногда и между ними) она заверяла, что та по-прежнему в детородном возрасте, Ким родила трех прекрасных детей, двух мальчиков и девочку, до своего тридцать первого дня рождения. Когда Эмми неоднократно спрашивала, как ей удалось сочетать мужа медицинскую школу, врачебную практику и троих детей в возрасте до пяти лет, работая при этом четыре дня в неделю и дежуря каждую третью ночь и каждые вторые выходные, доктор Ким лишь улыбалась, пожимала плечами и отвечала:
— Просто делаю это. Иногда это кажется невозможным, но все всегда так или иначе устраивается.
Лежа с разведенными ногами на медицинском столе ровно за день до своего тридцатилетия, Эмми была полна решимости снова услышать ободряющую новость.
— Расскажите мне о вашей среднестатистической пациентке, — начала Эмми, не обращая внимания на защищенный перчаткой палец доктора внутри себя. Чувствуя, что та берет мазок, Эмми затаила дыхание, чтобы не дернуться.
— Эмми! Сколько можно. Я уже сто раз вам рассказывала.
— Еще один не повредит.
Доктор Ким вынула палец и, стянув перчатку, вздохнула.
— У меня около двухсот пятидесяти пациенток на этом участке. Средний возраст впервые рожающих женщин тридцать четыре года. Это, разумеется, означает, что…
— Куча их еще старше, — закончила Эмми.
— Совершенно верно. И хотя я не хочу создавать ложное представление — важно, чтобы вы понимали — это Верхий Ист-Сайд и, вероятно, единственное место в стране, если не в мире, где применимы данные показатели, — большинство из них не испытывает никаких трудностей.
— Значит, беременных пациенток до тридцати лет нет? — настаивала Эмми.
Доктор Ким принялась ощупывать ее левую грудь уверенными круговыми движениями. Проделывая это, она сосредоточенно смотрела на стену. Закончив и со второй грудью, врач запахнула на Эмми халат и положила ладонь ей на руку.
— Всего несколько, — сказала она, озабоченно глядя на свою пациентку.
— Несколько! В прошлый раз вы говорили, что «практически ни одной».
— Только очень молодые жены нескольких врачей-мормонов из Юты наблюдаются в медицинском центре Маунт-Синай.
Эмми испустила вздох облегчения.
— Вы по-прежнему довольны своими таблетками? — спросила доктор Ким, делая запись в карте Эмми.
— Вполне. — Эмми пожала плечами и села на столе, вынимая ноги из держателей. — Оказывают магическое действие.
Доктор Ким рассмеялась.
— В этом-то все и дело, да? Я оставлю вам новый рецепт на следующие полгода в регистратуре, хорошо? Результаты анализов мы перешлем вам в течение недели, но не предвижу никаких проблем. Все выглядит абсолютно здоровым. — Она отдала карту медсестре и, убедившись, что Эмми прикрыта, открыла дверь. — Увидимся через полгода. И, дорогая, пожалуйста, успокойтесь. Как ваш врач, уверяю, что вам совершенно не о чем беспокоиться.
«Легко тебе говорить, имея троих детей, — думала Эмми, вежливо улыбаясь и кивая. — И тебе, и Иззи, и всем остальным гинекологам с выводком детей или пока еще с огромными животами советовать мне не волноваться». Сестра должна была родить в любую минуту она уже переходила три дня от назначенной даты, — Но к огорчению Иззи, у нее не было ни единой потуги и шейка матки не раскрылась ни на сантиметр. Эмми нехотя согласилась дождаться, пока Иззи ляжет в больницу, а потом уже прыгать в самолет до Флориды (Иззи уверяла, что первые дети могут задержаться на неделю или даже две, и глупо мчаться к ней, пока не начнется), но она не могла не думать о неминуемой задержке в появлении на свет ее племянника.
Одевшись, Эмми вышла и села на четвертый маршрут подземки до Юнион-сквер. Она хотела быстренько забежать домой и принять душ — что всегда считала необходимым после гинекологических обследований, — но, выйдя из метро на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея, поймала себя на том, что шагает прямиком к дому Ли и Адрианы. Учитывая произошедший всего неделю назад разрыв Ли с Расселом
