коротко стриженным светлым волосам кузнеца. – Стой, так ты ж не знаешь, кто мой настоящий отец!
Ульфберт наморщил нос:
– На вороном жеребце ездит, на нарвалов охотится, и при нем всегда рыженький песик?
– Как ты догадался? – глаза девы расширились.
– Золотом-серебром тебя с ног до головы одаривает? Доченькой зовет? – кузнец повеселел обратно.
Засушенной веточкой зверобоя, он провел по плечу Нидбьорг, освещенному лучиком Сунны, пробивавшимся сквозь щель меж двух горбылей, и стал думать, по чему еще бы провести, приговаривая:
– Эх, если б можно было тебя, вот как ты сейчас есть, в бронзе отлить, века бы народ любовался. Полым литьем, по воску. Серебра и ложной сурьмы добавить, чтоб сплав был светлый, как твоя кожа, и блеск держал. Только боюсь, искусства моего не хватит. Да и неповадно какому попало народу на красу такую глазеть.
– Ты с со своей бронзой, что тот лесоруб – в лесу все разговоры о девах, а с девами – о лесе!
Оба рассмеялись. Нидбьорг продолжила:
– Хоть какая-то родня у тебя осталась, чтоб было кого в свидетели позвать, когда будешь Хёрдакнуту подарки дарить?
– Брат, – кузнец вновь приуныл.
– Так что ж в том плохого?
– Последний раз встречались, убить меня хотел.
– Помиритесь, хотел-перехотел! Дело братское.
– Навряд ли. Двух других моих братьев уже убил.
– Что ж это за злодей-то такой? – упоминание о двойном убийстве вывело деву из состояния послесоитийной благости.
– И материну родню, считай, всю извел, – продолжал сетовать Ульфберт.
– Ой, беда-то какая, – нахмурилась дева.
Вдруг на ее лицо тенью легла догадка:
– Все тебя зовут «Ульфберт из Глевагарда.» А по отцу ты будешь…
– Хаконссон, – «Ульфберт,» чуть на плача, тряхнул головой. – А, пропади оно все… Хакон Хаконссон.
Глава 76
Дорога вилась по краю утеса, местами поросшего смесью знакомых и незнакомых Горму деревьев. Саженях в тридцати, если не дальше, вправо и вниз шумела зажатая в ущелье Даутавига. Три коня запросто могли идти в ряд по мощеному покрытию, рассчитанному на то, чтобы две любимых гутанами колесницы могли разъехаться, почти не подвергая одного из возничих опасности сверзиться в пропасть. Будь кони размером с Хёрдакнутова Альсвартура или Йормунрекова Готи, у них возникли бы трудности, но южные лошадки поменьше друг друга не теснили. Оставалось место и для Хана, размашистой иноходью трусившего у Гормова левого стремени.
– Чисто предположительно, – предостерег товарищей ярл.
– Предположительно или нет, Йормунрек выберет секиры, – рассудил Щеня.
– И правду тебе скажу, – ехавший слева Кнур подтянул кожаный ремешок шлема. – Когда мы с тобой только повстречались, перед битвой с Отрыгом, ты бы на секирах против Йормунрека выдержал, может быть, пять ударов.
– А сейчас? – с надеждой спросил Горм.
– А сейчас – двадцать простоишь. Бой будет такой, поди, песни сложат. Потом он тебя убьет, конечно, но столько против него вряд ли кто еще продержится. Разве что вон Родульф, – кузнец мотнул головой в направлении строя пеших воинов с мечами и секирами, во главе которого гордо шагал скальд- сквернословец, о чем-то расспрашивая тролля, возвышавшегося даже над ним, и неуклюже перебиравшего сапогами размерами с пару среднего размера домовин.
– Твоя правда. Руки у конунга подлиннее, и он меня ни слабее, ни медленней.
– Кабы каким искусством или вдохновением сработать Горму такую секиру, чтоб через щит и доспехи проходила, как нож сквозь масло… – вслух размечтался Щеня.
Ветерок шевелил рыжие лохмы на его непокрытой – небо было затянуто хмурью – голове. Черный шлем, похожий на нелепую железную шапку с полями, висел, притороченный к одной из седельных сумок.
– Есть сталь тверже оружейной, – ответил жрецу Кнур. – Я тебе из нее недавние ножи сделал, по этлавагрскому образцу, как их…
– Хирургические, – уважительно напомнил знахарь. – Лезвия такие острые, что их не видно, режут, почти как кремнёвые, и не крошатся. Так что ж из этой стали топор не выковать?
– Хрупкая, – объяснил кузнец. – После первого же удара в куски разлетится.
– А если одного удара хватит? – ярл вопросительно взглянул на Кнура. – Сколько у тебя времени уйдет сковать такой топор?
– Не больше недели, – в голубовато-серых в рассеянном хмуром свете глазах кузнеца отразился ход мысли. – Дольше всего на сам металл уйдет. Перво-наперво, в сталь много угля добавить, чтоб вышла одна часть на сто по весу. Напосле, можно оловянного волка при ковке присадить. Он часто с оловянной рудой попадается, и если его вместе с рудой по глупости сплавить, пожрет олово, что волк овцу. В Танемарке его еще зовут «тунгр стейн.» А можно попробовать и этлавагрский фосфор в ту же поковку – вдруг что выйдет?
– Кирко ж говорил, его в огнеметную смесь мешают, чтоб на воде горела? – спросил Горм.
– Слушай, как они тебе это все рассказали? – не дожидаясь Кнурова ответа, перебил Щеня.
– Предиковинно. Помните, когда Плагго послал за Кирко и Горо, я да Тира совет с ними держали?
– Ну? – жрец высморкался, зажав одну ноздрю.
Ветер унес соплю в пропасть.
– После совета, Кирко ко мне пришел с тетрадкой, а в ней вопросы. «Катехизис гегемона.» Его составил Дамонико, что при конунге Осфо был жрецом, а после за Тиру правил. Сказал – если правильно отвечу, значит, я Атремо Палигенезио Энсомато.
– Это еще кто? – удивился Кнур.
– Атремо – этлавагрский Кром, – объяснил жрец. – Он низверг Малеро в бездну.
– Как Кром Свартспрута, – подтвердил ярл. – Короче, если ярл или, к примеру, конунг, ответит на всё из этой тетрадки правильно, значит, его вдохновляет Атремо демиурго. Только не спрашивай: «Что такое демиурго?» Не отвечу. Все, что я понял – жрецы должны такому ярлу помогать.
– Что ж ты мне раньше-то не рассказал? – возмутился Щеня. – Какие вопросы?
– Да все как-то не до того было, – объяснил ярл. – Сперва для Саппивока с Нерретом светящихся морских гадов искали, потом Йормунрек из Гуталанда ратную стрелу прислал, и письмо, что Птуо поднялся…
– Вопросы, вопросы какие?
– Да по большей части пурга всякая. Нарисован кто-то белый, с лапами вот так, – обернув поводья вокруг луки, Горм вытянул обе руки вперед и скрючил пальцы, изображая когти. – А ему навстречу такой же черный валит. Спрашивает, мол, кто это? Я поначалу даже в рассуждение не взял, что весь разговор может важным обернуться, и как брякну: «Ленгикот с мявом идет, Токигнела драть!» Едва ему объяснил, кто такой Ленгикот, а он дальше: «Как придет конец?» На этот я вообще толком не ответил.
– Что сказал-то?
– Говорю: «Откуда мне знать, что за конец, если ты не сказал, что за начало?» А он снова спрашивает: «За кем ты пойдешь, если заплутал – за тем, кто говорит, что знает единственно верный прямой путь, или за тем, кто говорит: “Будем искать дорогу вместе?”» Ну, я рассудил, что в лесу, если без
