промасленной шерсти, проходили через литые медные кипы, тоже украшенные рисунком, но отлитые единообразно и без особых затей приклепанные к дереву рядом с медными же утками. Один из молодых ватажников позади от камнеметного помоста уже сматывал с утки конец стаксель-фала, готовясь его травить.
– Убрать стаксель! – крикнул Фьори.
Верхний угол переднего паруса пополз вниз. Когда стаксель был более чем наполовину опущен, Фьори приказал убрать и грот. Ход кнорра ощутимо замедлился.
– Водомет, средний вперед! – сказал старый шкипер. Почувствовав дрожь от движений поршней, выталкивавших воду из отверстий слева и справа от ахтерштевня, он налег на прави?ло, поворачивая корабль на север.
Вид в западном направлении действительно мог напомнить рассказы об Ут-Рёсте – птицы, таинственная развалина, неведомо как вздымавшаяся на такую высоту, что уцелевшее острие на верхушке одной из башен цепляло низкие облака, поросшая вереском равнина над каменистым обрывом, и ни живой души. Морской змей, заглотивший баклана, великолепно вписался бы в общий заколдованно-мрачный вид, но гривастый зверь как назло взял да куда-то сплыл. Примерно через вику хода на север, по левому борту открылся вход в бухту, где вода была заметно спокойнее. Пройдя еще с сотню саженей, Фьори потянул прави?ло на себя, направляя Губителя Нарвалов к пристаням Витбира, который раньше назывался местным населением «Стреонусхалль» или что-то вроде. Так вышло, что изначальный город был разрушен дружиной одного из предков Хельги и Асы вследствие ссоры, как обычно случившейся на почве внезапно возникшей неприязни после совместного распития напитков с местным энгульсейским властителем. На месте старого поселения возникло новое, сначала преимущественно танское, но за век мира успевшее наполовину обэнгульсеиться обратно.
Город выглядел достаточно обыденно и вполне добротно – каменные стены в два кольца, дома из камня пополам с деревом, торгово-ремесленный посад по другую сторону от реки, впадавшей в бухту. На берегу сушилась прорва сетей, и с два десятка больших рыбацких лодок качалось у причалов. В гордом одиночестве у крайней пристани стояло необычное судно – высокие борта, палуба, полностью перекрывавшая пространство между ними, две мачты, наклоненных вперед и назад, и что-то ни к селу, ни к городу похожее на ухож с ветряной мельницей посередине. Фьори направил кнорр к свободному месту с другой стороны того же причала.
– Причальные концы, готовьсь, заслонка заднего хода, готовьсь, малый ход! – прозвучал приказ кормчего.
– Смотри, это Пря?мый! – с восторгом сказал Асе Хельги, указывая на украшение форштевня в виде вставшего на дыбы белого медведя. На ахтерштевне, резьба и раскраска складывались в подобие длинноносой морской птицы со сложенными крыльями.
– Ушкуева ладья! – одновременно воскликнул Челодрыг, вместе с еще несколькими ватажниками складывавший главный парус Губителя Нарвалов.
– Ушкуй – это тот самый Ушкуй из флокка про Ушкуя и Птаху? – глаза Асы расширились. – Он сын вдовы-рыбачки, она дочь ярла Хольмгарда?
– Вообще-то наволокского воеводы, а флокк переделан из былины лет пять назад, – для уточнения Хельги пришлось перейти на венедский. – «Ярл Хольмгарда» содержит четыре слога, а «наволокский воевода» в два раза длиннее, пришлось бы во флокке строку разбивать. В былине размер свободнее, мне Горм говорил. У этого свирепого воеводы еще было прекрасное зверское имя… Злоба Воронович, Ястреб Проглотович?
– Лют Волкович!
– Именно! Коротко и ничего менять не надо. Как Ушкуй с Птахой там на челне по болоту от Лютовой дружины спасались… Кстати, вот и они!
По гладко струганным доскам палубного настила на четвереньках ползло основательно утепленное дитя, толкая перед собой обшитого шкурой мамонта на колесах. За детенышем медленно шла стройная молодая женщина, на вид почти девочка, с темно-русой косой, опускавшейся ниже широкого пояса тисненой кожи, подпоясывавшего длинное платье из крашенной в зеленый цвет шерсти. На крыше мельницы (а это действительно была мельница), сев верхом на охлупень, примостился изрядного роста светловолосый молодец с деревянной колотушкой и долотом. Точными ударами по долоту, он превращал загнутый вверх конец охлупня в подобие медвежьей головы. На плече уверенного резчика, наклонив голову под прямым углом и с любопытством следя за работой, сидела птица, цветом и размером напоминавшая молодого филина, но с не по-филински тяжелым изогнутым клювом и длинным хвостом.
– Так птаха, это которая у него на плече? – спросил Эйнар, расправляя огон на одном из причальных канатов.
– Дурень ноннебакский, – снисходительно сказал Токи, – Птаха, это что с дитятей на палубе играет. А на плече у него зловещая птица напугай.
– Задний ход! – приказал Фьори. Краки с левого борта и Карли с правого потянули за рычаги, открывавшие заслонки в водометных портах, направляя ток воды вспять.
– Отбой водомету! Кочегары, отбой!
Кнорр окончательно замедлился как раз напротив пристани из дубовых свай с настилом из горбыля. Некоторые сваи торчали сквозь настил. Эйнар забросил передний причальный канат на одну из них. Петля огона обхватила дерево. Вместе с Эйнаром, на снасть налегли Вагн и Мики, притягивая Губителя Нарвалов к пристани. Спустя мгновение, Токи зацепил еще за одну долгую сваю кормовой канат и тоже потянул.
– Под парами, небось и Челодрыг сможет кнорр к причалу привести, – заметил Краки. – А ты попробуй как в старое время, под парусом, лагом, в шквальный ветер…
– Хёрдакнута наслушался? – спросил Токи. – Он еще, я помню, учиться искусству меча ходил к Сторульфу берсерку из Раумарики, десять рёст на лыжах в метель, отбиваясь от бешеных волков копьем, в гору туда и в гору обратно…
– Про детеныша-то в флокке ничего нет. Сколько ему – года четыре? – спросил Хельги.
– Больше похоже на шесть, – поправила Аса. – Надо будет с ними познакомиться.
– Обязательно, – Хельги окончательно приободрился. – Заодно прознать, с чего их-то сюда принесло вместо всяких северных островов, засыпанных мамонтовой костью вперемешку с золотыми самородками.
– Может, Адальфлейд и Ушкую весть послала про Йоарра с Раударом? – предположила Аса.
– Представляешь, сколько славы было бы тому, кто их найдет?
Глава 31
Из роскошно обставленного и приятно прохладного покоя на втором ярусе главной башни замка Скиллеборг, Беляна и Бейнир услышали топот тяжелых сапог, подкованных железными гвоздями, приказы, боевые кличи, и лязг оружия.
– Только бешеные собаки и северяне бегают под заполуденным солнцем, – Бейнир вздохнул и, опираясь левой рукой на секиру с преувеличенно длинной рукоятью, подскакал к окну.
Дружинники Горма, вбежавшие на площадь перед башней, почему-то разделившись на три отряда, шумно отрабатывали приемы ближнего боя. Можно было полностью употеть от одного зрелища воинов в кольчугах и панцирях поверх толстых кожаных или стеганого льна подкольчужников, шлемах с бармицами или хауберках, сапогах, боевых рукавицах, и так далее, вовсю махавших копьями, мечами и топорами посреди безжалостной жары. Некоторые из участвовавших в зверстве, например, сам молодой ярл, дополнительно утяжелили свое оружие и доспехи. По углам площади к каменным стенам жались три бочки, перед каждой из которых на столе стояли кружки. Два существа, мало-мальски благоразумно спрятавшиеся в тени под полотняным навесом, были Щеня, вооруженный стопочкой бумаги и стилосом вместо венедской железной палицы, и Хан, с высунутым языком лежавший перед глиняной плошкой с водой у колоды, на которой сидел знахарь.
– У каждого отряда своя бочка, – заметил конунг. – Но одни пьют чаще, другие реже, а третьих Горм
