соответствует тебе, она лояльна, она… хм, небольшого ума… но главное, у нее папашка — величина, Дион — первостатейный художник… По утрам так хорошо… так красиво… тихо. И не хочется вспоминать, верить, что где-то есть Дурак. А если Он и есть, то спит себе где-нибудь, свернувшись в комочек под теплым одеялом…
Я оглянулся на Ейчу и Куско. Те почти не слушали. И все же…
— Стыдно по утрам за ночные страхи, — продолжал Брид. — И вообще — стыдно. Жизнь растрачивается на что-то необязательное, лишнее, неглавное. — Лицо его приобретало расслабленное, брюзгливое выражение. Таблетки действовали. Вечером он был крепче.
Я остановил шиману. Куско и Ейча растянулись на символе травы. Но до них было рукой подать. Брид снова ожил, обвеваемый слабым ветерком. Язык его явно заплетался:
— Еще несколько ступеней назад воители не были такими бесцеремонными. Нашей задачей было следить за функционированием Защиты. Я свято верил, вкалывал до седьмого пота, а теперь мы заняты перетряхиванием мозгов. Похоже, что мы теперь не агломератов от Дурака защищаем, а Защиту от Дурака и остальных. Мы истерически хватаем агломератов без разбора, направляем на Г/А. Безрезультатно. От того напряженность растет еще больше.
— Агломераты сами творят самосуды, направляют кого попало на Г/А. Мы только централизовали уже имевшуюся тенденцию, — сказал я осторожно, вызывая его на большую откровенность.
— Они больше не верят нам, — сказал Брид, закрывая глаза. — Мы обещали избавить их от Него. А на самом деле мы только гоняем какую-то тень да живем себе припеваючи… Мы валяем дурака, а не ловим Его. Хорош каламбур?.. А может, Его нельзя поймать? Никогда? — Он перешел на сбивчивый шепот: — Никогда, понимаешь, никогда не поймаем! — И вдруг он заорал так, что Куско и Ейча вскочили с лужайки, покрытой серой имитацией травы:
— Быть может, его и вовсе не суще…
— Бри-ии-ид! — возопил я, заслоняясь своим криком от его слов и загораживая своим криком слух Куско и Ейчи. — Я ОБВИНЯЮ ВАС…
Голос у меня сорвался, и сказать, в чем именно я его обвиняю, я уже не мог, только свистящим шепотом приказал:
— Я подозреваю, что это Дурак. Нейтрализовать.
Брид не испугался, он насмешливо поджидал Куско и Ейчу.
— Бажан, — сказал он, иронически кривя губы, — вы, возможно, последний, кто всерьез верит во все эти выдумки с кнопочками, заслончиками, перестраховочками и патрульчиками. Да я верите-то вы, не в обиду вам, не от большого ума… Я вас любил, но в вас есть что-то собачье — ваша преданность похвальна, хотя и вызывает насмешки… Но вы их не замечайте, насмешки. Когда верить уже не во что, последнее спасение — преданность до последнего вздоха, вопреки всему, вопреки здравому смыслу… Я не могу, вы можете, вы счастливый. Мы слуги дела, в которое не верим. А если не верим мы, как мы заставим верить других?
Куско и Ейча очумело смотрели на нас. Я сделал традиционный жест. Куско и Ейча мгновенно скрутили Брида. Их смущало то, что они связали своего начальника. Если я ошибся, они так же скрутят и меня, — но позже. Был бы приказ. А сейчас ответственность на мне, и они подчиняются — машинально, быстро, ибо все, что непонятно, — невозможно, а невозможное нельзя допустить.
Джеб угнездился в своем огромном кресле и чистил зубы ниточкой. На мой приход по вызову он отреагировал только угрюмым взглядом. Я стал рапортовать, он выдернул ниточку из рта и клацнул зубами. Я обмер.
— В курсе я, в курсе, — лениво выговорил он. Его способность превращаться в дегенерата парализовала агломератов которые общались с ним; сбивала она с толку и меня, не смотря на долгие годы знакомства. — Уходили Брида, спасибо.
Он громко, противно потянул воздух носом. Я потерялся. Как вдруг он вскочил и выбежал из-за стола, перемолниив выражение лица, щедро улыбаясь и замер передо мной, стоящим навытяжку:
— Бажан, поздравляю вас с правильной реакцией на ситуацию. Вы оправдали наше доверие и многолетней безупречной службой заслужили соответствующее отношение. С завтрашнего дня вы назначаетесь подначальником оранжевых города № 18 вместо безвременно ушедшего Брида. Под ваше командование переходит двадцать пять патрулей сектора 44/792. Поздравляю.
Не помню, как я вышел из его кабинета. Кажется, он отпаивал меня водой. Или нет, я сумел сохранить внешнюю невозмутимость? Не помню. Ах да, прежде чем выйти, я вдруг вернулся.
— Джеб, я благодарен вам… я так…, а знаете, я могу быть полезен… я знаю, где особо опасный преступник…
Помню, Джеб записал данные и горячо поблагодарил меня.
Примечание… Я — оранжевый, и это главное. Но простит ли Фашка. Ах да, я просил Джеба взять Примечание на улице, чтобы не возникло подозрения в моем доносе.
В пустой приемной я остановился. Дрожу. Я — оранжевый!
Сладко плеснулось детское: то, как по веревке, связавшей две рощи, мчался торт с оранжевыми свечками. И вот я сам — будущая оранжевая свечка на шимане, скитающейся по свету в поисках покоя для Агломерации!..
Дверь за мной неплотно прикрылась, и я вдруг услышал голос Джеба — он кому-то видеодировал.
— Да, да, — говорил он. — Меня интересует, есть ли свободные места в ЦЕНТРЕ ВЫСОЧАЙШЕГО ОБУЧЕНИЯ — знаю, пробиться туда ужас как трудно, я сам туда пробился большой кровью. Не мог бы ты по-приятельски пощупать. Нет, не для моего сына. Тут есть один подонок, который уже дорос до подначальника, сейчас он приступает к работе. Это недоагломерат, который ни перед чем не остановится, для которого нет ни морали, ни нравственности… короче говоря, его надо нейтрализовать. Пусть учится, галактика с ним. По крайней мере, шесть ступеней не будет буйствовать. А потом… ну, надеюсь, к тому времени обстановка на планете переменится. Ну, бывай, заранее благодарен.
Мне было неловко, что я подслушал. Мягко ступая по ковру, я вышел из приемной. Кого имел в виду Джеб? Кто из наших недавно стал подначальником? Четверо ребят. Кто же из них тот подонок, который может столько натворить? У Джеба тонкое чутье на агломератов, он не может ошибиться.
Работа оранжевых представлялась мне в виде лихих прогулок по Аграрке. А эти прогулки были лишь каникулами в будничном труде по поддержанию порядка систем ЗОД. Патрулирование было одной сотой обязанностей, романтической добавкой к ежепопыточному контролю за функционированием и ремонтом миллионов систем ЗОД — от бытовых до глобальных — в масштабах планеты. Конечно, к планетарным комплексам я не имел никакого доступа по малости своего поста, но городские абракадабры то и дело задавали мне работу. Ведь ни один зодовец не знает до конца порученную ему подсистему. Представление о ее работе складывается в мозаику только из знаний нескольких воителей. Эта перестраховка от Него, если Он появится среди воителей.
Ревизорская поездка в Аграрку выдалась только через несколько проб.
За последней громадой Околесицы гладкие языки иссера-серых дорог были обрублены. Открывался уродливый пейзаж Аграрки. Ни правильности, ни выверенности форм и линий. Кривая линия леса, холмы, овраг, хаос неровностей — и гадкие, несерые цвета. Зеленый резал глаза. Желтоватые дороги, рыжие склоны оврагов, черные проплешины на полях и взгорьях, синеватая вода в реке и еще множество кричащих, вульгарных цветов. Только детские воспоминания смягчили мое отношение к этому безвкусно многоцветному миру. К счастью, хоть небо привычно серое, да светило любо оранжевое.
На перевалочном пункте вышла заминка. Робот проворно проверил все наши пропуска, сверяясь с лоскутом бумаги в своем манипуляторе, и вдруг указал на широкоплечего агломерата, сидевшего рядом со мной:
— А вам нельзя.
— В чем дело? — уставился на него широкоплечий.
Робот еще раз посмотрел на лоскут бумаги:
— Нельзя, потому что у вас пупок грязный, — сказал он.
