сторонятся. Наверное, это правильно.
— Эй, придурки!
Мы разом оглянулись. Я чуть не подпрыгнул, чуть со стены не сверзился.
На соседнем каменном островке сидела Алиса. В своей глупой и опасной красной куртке, неужели не могла выбрать ничего интересного… Без оружия, во всяком случае, без винтовки. Наглая и веселая. Скорее всего, проследила за Егором. А он не заметил. И я не заметил. Алиса, как всегда, себе не изменяет…
Иногда я ею просто восхищаюсь.
Да ладно, что там, я ею почти всегда восхищаюсь.
А сейчас у меня заболела голова. Сильно. В затылке. Придурки. Что один, что другая. Тащатся за мной… Ну, что вы тащитесь, смерть свою ищете, дурни, не надо ходить за мной, заорать это захотелось, отлупить их по тощим непонятливым шеям…
Но я промолчал.
Мне не хотелось их отпускать. Будущее смотрело на нас пристальными чужими глазами, и мне совсем не хотелось оставаться под этим взглядом одному.
Волна тварей схлынула, прохромали последние волкеры, старые и колченогие, один сдох прямо под нами, отравил пространство нездешним смрадом.
— А ты, я гляжу, хорька завел, — кивнула Алиса на волчеренка, — поздравляю. Теперь у нас два хорька будет.
— Это не хорек! Это настоящий волкер!
— Ну-ну, — ухмыльнулась Алиса. — Я же говорила, сумасшествие — оно заразно. Теперь Прыщельга хочет разводить волкеров — мало их без него развелось! Знала я одного такого — хотел разводить нутрий… А хотя что я вам все это рассказываю, вы конченые люди…
— Зачем ты тогда нас догнала? — спросил Егор. — Возвращалась бы, чем с дураками-то знаться.
Алиса усмехнулась.
— А вы что думали, я такое пропущу? — спросила она. — Не, Рыбинск, ты обо мне совсем плохо думал. Я хочу посмотреть.
— Что посмотреть-то? — угрюмо буркнул Егор.
— Посмотреть. Чем все закончится. Ходят упорные слухи, что дуракам везет. Вот я и хочу проверить, посмотреть, повезет ли вам.
Алису ничего не меняет. Нет, точно восхищаюсь.
— Ну что, чувствуешь трепет? — спросила Алиса у меня.
Я не чувствовал. Какой уж там трепет.
— Я так и думала. Но ты не собираешься отступать?
— Нет, конечно.
Алиса обогнала, остановилась перед нами.
— Скелет дал мне карту.
Она достала из рюкзака планшет, кожаный, с крепким запахом табака.
— Это шахтерская карта, тут почти все выходы из тоннелей. И все их схроны. Мы можем вернуться и пережить зиму…
Егор кашлянул. Спасибо Скелету, я его просил их придержать, а он, как назло, выпустил их за мной. И картами снабдил, и советами, как пережить зиму, не, спасибо ему, добрый человек из подземелий.
— Надо поблагодарить Скелета, хороший дяденька, — сказал я. — Не жадный, мне это в людях нравится. Только мы уже пришли, рядом уже. С чего вдруг поворачивать?
Ни хрена я не понимаю. Один дурак, вторая дура, что мне с ними делать?
— Да, Алис, мы на самом деле пришли уже, — Егор кивнул в сторону собаки. — Вон, видишь?
Алиса сощурилась.
— Какой-то черный бобик… — сказала она. — Или жучка, отсюда не видно. Это что, и есть ваша серебряная собака?
Егор кивнул.
— Сплошное уродство, — Алиса плюнула. — Это и есть цель?
— Да. За ней вход к детектору. Все началось именно здесь, под ногами…
— Ладно. Если мы уже на месте… Вперед. Тем интереснее.
Алиса зевнула.
— Жарко-то как, вот уж не думала… То есть это точно там?
— То есть это тут, — сказал я. — Мы пришли.
— А что будет, когда ты взорвешь эту самую бомбу? — спросила Алиса.
— Нижнее Метро будет уничтожено, — ответил я. — Кольцо разомкнётся. Брешь закроется…
— А если не закроется?
Надоело. Искушает. Они все время меня искушают, хотят, чтобы я отвернул, хотят сбить меня с пути. Скелет, Алиса просто искусители. Но я-то не отверну.
— Если не закроется? Если ничего не изменится?
— Посмотрим.
— Пошмотрим… — передразнила Алиса. — Совсем тебе плохо, Рыбинск? Еле живой ведь…
— Ничего, мне хватит.
— Хватит ли? Местечко-то не очень, одна трупятина…
Алиса плюнула в дохлого волкера.
— Самой сдохнуть хочется, на это все глядючи…
Из рюкзака Егора высунулся поганец, понюхал воздух.
— Жук, — Егор щелкнул волчеренка по носу. — Он на жука похож, я однажды такого видел. Слышь, Дэв, а они случайно не из жуков вырастают?
Я пожал плечами.
— Из жуков, ага, — ядовито сказала Алиса. — Из дураков они вырастают, вот что. Это я точно знаю. У нас один такой жил, дурак дураком, всем свое хозяйство показывал. Демонстрировал то есть. И додемонстрировался — парша на нем особая поселилась, бурая, как вчерашняя блевотина. И через каких-то двадцать дней этот демонстратор стал вот таким вот блевоидом. Вы все станете такими. И я стану, я уже давно это поняла. И смирилась. Я как первый раз Рыбинска увидела, так сразу поняла — от него не отделаться. Первое время меня это пугало, а потом привыкла. И ты, Прыщельга, я гляжу, уже привык. А почему здесь всюду мертвечина?
— Они дохнут от воздуха, — объяснил Егор. — Наш воздух один из десяти выдерживает, остальные мрут…
— Как всмятку все… Их сверху, что ли, сбрасывают?
Алиса задрала голову.
Неоткуда им было падать, неоткуда, надо было мне догадаться, тупому…
Но я изменился. За время своего пребывания в Москве, за последние годы жизни. Перестал видеть. Смотреть смотрел, видеть не видел. Слишком много трупов. Слишком часто я их видел, успел привыкнуть, глаз замылился совершенно. Надо было догадаться — недавний китаец не только засох, он еще и расплющен был, голова в блин, и это не просто так, стоило догадаться, стоило…
Но Алиса с Егором стали болтать о шоколадных трубках, Алисе рассказывал про них очередной «один идиотик с востока», а Егор даже вроде как пробовал, отыскав на дальней полке своего магазина нетронутую коробку. Алиса утверждала — нет ничего лучше этих трубок, она знала нескольких человек, они клялись, что поедание трубок было лучшим воспоминанием в их жизни. Егор отвечал, что трубки, конечно, ничего, вкусные, но вот он пробовал червяков из белого шоколада и с кишками из карамели и перца, так вот, трубки с этими червяками ни в какое сравнение не идут. В слоне у него, кстати, припасена для зимних праздников заветная коробка. Только где теперь этот счастливый слон, вряд ли его удастся отыскать во всей этой разрухе, а то бы он угостил Алису этими чудесными червяками.
Я шагал первым. Слушал их болтовню про сладких червяков, шоколадные трубочки и смотрел на черную серебряную собаку. Уже совсем рядом, видны разрозненные буквы на постаменте, не складывающиеся в слова, красный мох, процветающий в трещинах, и другие трещинки, на морде пса, такие мелкие, что их можно было спутать с паутиной. Пришли.
