перед тем проблуждал в горах много дней и уже начал задумываться, не случилось ли так, что извержение Цеборуко или какая-то другая катастрофа, пока меня носило в море, в очередной раз уничтожила население Сего Мира.
Народ, с которым я в конце концов повстречался, был весьма необычен. Назывался он (да, надо полагать, называется так и сейчас) рарамури, что значит «быстроногие», и, как станет ясно из дальнейшего рассказа, к тому были все основания. Первого рарамури я встретил, когда стоял на вершине утеса, отдыхая от захватывающего дух подъема и восхищаясь потрясающим видом. Я смотрел вниз — на невероятно глубокую пропасть, с крутыми, но густо поросшими лесом склонами, по дну которой протекала река. Реку эту питал водопад, низвергавшийся с седловины на горной вершине — как раз напротив той, на которой стоял я. Должно быть, высота водопада достигала половины долгого прогона: то был могучий белый водяной столб, внизу утопавший в мощном клубящемся облаке белого тумана. Я созерцал это величественное зрелище, когда услышал оклик:
— Куира-ба!
Я вздрогнул, ибо уже успел отвыкнуть от звука человеческого голоса, но угрозы в оклике не чувствовалось, и я счел его приветствием. И точно: молодой человек, направлявшийся ко мне по краю утеса, улыбался. Облик его отличала особого рода привлекательность — так может быть привлекателен ястреб. Хорошо сложенный, чуть пониже меня ростом, парень был вполне прилично одет, но бос. Как, впрочем, и я, ибо мои сандалии давно износились. На незнакомце были аккуратная набедренная повязка из оленьей кожи и разрисованная накидка из того же материала, но непривычного для меня покроя, с рукавами, видимо, чтобы лучше грела.
Когда он подошел ко мне, я ответил ему его же приветствием:
— Куира-ба!
Юноша указал мне на водопад, которым я восхищался, и, ухмыльнувшись столь самодовольно, словно являлся его владельцем, сказал:
— Баса-сичик.
Я решил, что это означает «падающая вода». Редко бывает, чтобы водопад называли как-то иначе. Я повторил эти слова и произнес их с чувством, давая понять, что нахожу «падающую воду» восхитительной, что зрелище произвело на меня сильное впечатление.
Молодой человек указал на себя и произнес: «Тес-Дзиора», очевидно, назвав свое имя. Как выяснилось потом, оно означало Стебель Маиса. Я, ткнув себя в грудь, сказал: «Микстли», после чего указал на облако в небе. Он кивнул, похлопал себя по прикрытой накидкой груди и пояснил: «Рарамури», а потом указал на меня, сопроводив этот жест словом «чичимек».
Я выразительно покачал головой, похлопал себя по голой груди и сказал: «Мешикатль», на что он отреагировал снисходительным кивком, как будто я уточнил название одного из многочисленных племен чичимеков — народа Пса. И лишь по прошествии некоторого времени я понял, что рарамури никогда даже не слышали ни о стране Мешико, ни о красоте и богатстве наших городов, ни о мощи наших армий, ни о наших обширных владениях. А если бы даже и услышали, то вряд ли бы всем этим заинтересовались, ибо у себя в горах рарамури живут в довольстве, той жизнью, которая вполне их устраивает, и редко пускаются в дальние путешествия. Поэтому им знакомы только соседние народы, с территории которых в их земли иногда проникают отряды воинов, группы торговцев или просто случайные странники вроде меня.
К северу от рарамури живут ужасные йаки, с которыми никто находящийся в здравом уме не желает иметь дела. Об этом племени я уже слышал от старого почтека, а Тес-Дзиора, когда я позднее выучился его языку, рассказал мне много интересных подробностей:
— Своей дикостью и свирепостью эти йаки превосходят самых свирепых и диких зверей. Они носят набедренные повязки из человеческих скальпов, причем скальпируют человека, пока тот еще жив, после чего зверски убивают его, расчленяют и пожирают. Понимаешь, они считают, что если человека сначала убить, то его волосы уже не стоят того, чтобы носить их на чреслах. А волосы женщины вообще не в счет. По разумению йаков, попавшие к ним в руки женщины годятся только для еды. Сначала их, правда, насилуют — до тех пор, пока не разорвут промежность.
В горах к югу от рарамури живут более мирные племена, родственные им по языку и обычаям. Вдоль западного побережья обитает народ рыбаков, почти никогда не удаляющийся в глубь суши. Этих если и нельзя назвать цивилизованными, то они, во всяком случае, чистоплотны и опрятны в одежде. Единственными грязнулями и неряхами из всех соседей рарамури были обитатели западных пустынь — дикие чичимеки.
Так стоит ли удивляться, что я, обгоревший на солнце, оборванный и полураздетый, в глазах рарамури мог быть лишь выходцем из этого никчемного народа, хотя, с другой стороны, трудно было предположить, что какой-нибудь чичимек из одного лишь любопытства проделает нелегкий путь к горной вершине. Полагаю все же, что при нашей первой встрече Тес-Дзиора, по крайней мере, заметил, что от меня не воняло. Благодаря обилию в горах воды я имел возможность мыться каждый день и был чистым, как любой рарамури. Однако, невзирая на чистоплотность и горячие заверения в том, что я мешикатль, сопровождаемые восхвалением моего народа, мне так и не удалось убедить ни одного рарамури, что я не чичимек, сбежавший из пустыни.
Впрочем, особого значения это не имело. Кем бы я ни являлся и кем бы хозяева меня ни считали, прием мне был оказан самый радушный. Так что я не без удовольствия задержался на некоторое время среди горцев, изучая их интересные, заслуживающие внимания обычаи. Постепенно я усвоил их язык достаточно, чтобы, хоть и прибегая порой к помощи жестов, объясняться без особых затруднений. Ну а при первой нашей встрече с Тес-Дзиора жесты были главным способом общения.
После того как мы сообщили друг другу свои имена, он, сложив ладони, изобразил крышу над головой (я решил, что он имеет в виду селение) и, указав на юг, произнес:
— Джуаджий-Бо.
Потом он указал на Тонатиу в небе, назвав его Та-Тевари, или Дед Огонь, после чего объяснил мне на пальцах, что мы можем добраться до деревни Джуаджий-Бо за три «солнца», то есть за три суточных перехода. Я жестами и улыбкой выразил благодарность, и мы вместе двинулись в указанном направлении. К моему удивлению, Тес-Дзиора сразу помчался вприпрыжку, но, когда увидел, что я запыхался и отстал, вернулся, после чего уже соизмерял свою прыть с моими способностями. Очевидно, юноша привык бегом пересекать горы и каньоны, ибо хотя сам я и длинноног, но добраться до Джуаджий-Бо мне удалось не за обещанных три дня, а лишь за пять.
В начале нашего пути Тес-Дзиора дал мне понять, что является охотником, и я жестом поинтересовался, почему же тогда у него пустые руки? Где он оставил свое оружие?
Ухмыльнувшись, он знаком велел мне остановиться и тихонько присесть в кустах. Ждать пришлось недолго: скоро Тес-Дзиора слегка подтолкнул меня локтем и указал на двигавшуюся среди деревьев смутно различимую пятнистую фигуру. Прежде чем я успел поднести к глазу топаз, он внезапно сорвался с места и умчался со скоростью пущенной из лука стрелы.
Лес был настолько густым, что проследить за всеми тонкостями охоты я не мог, даже используя топаз, но и того, что удалось увидеть, было достаточно, чтобы в изумлении разинуть рот. Пятнистое животное оказалось молодой оленихой, сорвавшейся с места почти в тот же миг, когда Тес-Дзиора устремился за ней в погоню. Олениха бежала быстро, но молодой охотник еще быстрее. Она отчаянно петляла, но юноша, похоже, предвидел каждый ее скачок и поворот. За время, меньшее, чем занял этот мой рассказ, он настиг олениху, набросился на нее и голыми руками свернул ей шею.
Когда мы приготовили на огне одну из ляжек убитого животного, я жестами изобразил восхищение проворством Тес-Дзиора. Он тоже жестами скромно дал понять, что восхищаться тут нечем, что в своем родном селении он по скорости бега уступает многим охотникам, да и вообще, догнать на бегу олениху — не такая уж и сложная задача. Вот взрослый самец — это другое дело. Затем охотник, в свою очередь, выказал восхищение зажигательным кристаллом, с помощью которого я развел костер, заявив, что в жизни не видел, чтобы чичимеки владели таким удивительным полезным предметом.
— Мешикатль! — повторил я несколько раз — громко и с досадой.
Он лишь кивнул, и на этом мы прекратили общаться и с помощью рук, и с помощью ртов, пустив в ход и то и другое, жадно набросившись на нежное аппетитное мясо.
