– Другого вердикта и быть не может. И каждый день твоего промедления просто позволяет этим трусливым подонкам занимать каюты моего корабля, хоть и тюремные, есть мою еду, дышать моим воздухом…
Он был весьма взволнован. Я начал подозревать, что между капитаном и кем-то из погибших полицейских было нечто большее, чем отношения командир – подчиненный [5]
– Поверь, – сказал я. – Я бы тоже предпочел подвести черту под всей этой печальной историей. Но ситуация сложная. Если я расстреляю их, полк может снова расклеиться. Боевой дух только-только стал восстанавливаться.
– Я понимаю твои затруднения, – кивнул Пайрита. – Но это не моя проблема. Я должен думать об экипаже, а они хотят видеть своих товарищей отмщенными.
Он сделал первый ход.
– Понимаю. – Я передвинул фигурки на своей стороне поля, стараясь, как и в реальной жизни, выиграть время. – Ну что ж, пожалуй, правосудие действительно уж слишком затянулось.
– Вы с ума сошли? – спросила Кастин, глядя на меня с другой стороны стола и стараясь не замечать ясно ощутимого в воздухе каюты присутствия Юргена, перелистывающего текущие отчеты, которыми мне было недосуг заняться. – Если сейчас приговорить зачинщиков, это вернет нас к тому, с чего мы начинали. Требек весьма уважали… – Она кинула быстрый взгляд на сидящего рядом Броклау и, прикусив язык, по-другому закончила свою мысль: – Некоторые из солдат.
– То же самое можно сказать про Келпа,– сразу же поддержал ее Броклау.
Именно на такую реакцию я и надеялся. Теперь, когда работа соединения начала входить в нормальную колею, Кастин и Броклау чувствовали себя в ролях командира и его помощника легко, будто былых трений между ними и не существовало. Не совсем, конечно: между ними время от времени сгущалась атмосфера напряженной вежливости, выдававшая, какие усилия они оба прилагают к тому, чтобы работать в команде. Да и, честно говоря, это было намного больше того, на что я рассчитывал в тот момент, когда только ступил на палубу этого корабля.
– Согласен, – ответил я. Мой помощник появился около меня с заварочным чайником, как он обычно делал, обнаружив меня в этот утренний час в кабинете. – Спасибо, Юрген. Не мог бы ты принести еще пару приборов?
– Да, комиссар. – Он пошаркал выполнять, а я налил в свою чашку и отодвинул поднос на край стола. Теплый ароматный пар от листьев танна, как всегда, позволил мне расслабится.
– Спасибо, я воздержусь, – поспешно сказал Броклау, увидев, что Юрген несет пару чашек, запустив внутрь них, далеко за ободок, неухоженные пальцы.
Кастин слегка побледнела, но все же не отказалась от напитка. Она оставила чашку на столе, время от времени приподнимая, чтобы подчеркнуть свои слова в разговоре, но так и не отпила. Я был впечатлен, хоть и не показал виду. Из нее получился бы хороший дипломат, не будь она так прямолинейна.
– Проблема в том, – продолжил я, – что капитан Пайрита на борту корабля представляет собой высшую власть, и вполне в его праве настоять на военном суде. Если мы попробуем помешать ему в этом, то он просто применит свои полномочия и все равно добьется расстрела Келпа и остальных. А этого нельзя допустить.
– И что же вы предлагаете? – спросила Кастин, возвращая чашку на место после того, как в очередной раз поднесла ее к губам.– В конце концов, дисциплина в полку – на вашей ответственности.
– Именно так.– Я отхлебнул чаю, смакуя горькое послевкусие, и важно кивнул. – Я сумел убедить капитана, что не могу подрывать свой авторитет, если мы собираемся превратиться в жизнеспособную боевую единицу.
– Вы убедили его пойти на какой-то компромисс? – спросил Броклау, сразу догадавшись, куда я клоню.
– Да. – Я постарался, чтобы это не прозвучало слишком самодовольно. – Он получит свое судилище над нашими людьми и сможет вести его сам по корабельному Уставу. Но когда их признают виновными, они будут переданы Комиссариату для наказания.
– Но это ничего нам не дает, – сказала заметно озадаченная Кастин. – Вы их расстреляете, и дисциплина отправится к демонам в варп. Опять.
– Может быть, все получится иначе, – сказал я, делая еще глоток. – Если мы будем предельно аккуратны.
За свою жизнь я видел трибуналов больше, чем хотелось бы, и даже иногда сам представал перед ними. И если я что-то и усвоил из этого опыта, так то, что повернуть их к своей выгоде очень легко. Фокус состоит в том, чтобы попросту изложить свое дело как можно более ясно и коротко. Ну а для начала убедиться, что заседатели на твоей стороне. Для этого есть несколько способов. Подкуп и угрозы всегда останутся популярнейшими из них, но их лучше избегать, особенно если есть риск привлечь внимание инквизиторов, потому как они лучше делают и то и другое, а к тем, кто использует их собственные методы, относятся с большим негодованием[6]. К тому же такие методы оставляют неприятное послевкусие, способное еще долго преследовать применившего их.
Как свидетельствует мой опыт, полезно убедиться, что в присяжные заседатели выбраны честные, не обладающие воображением идиоты с большим чувством долга и еще большим запасом предубеждений, на которые вы можете опереться, чтобы добиться нужного вам результата. А если они считают вас героем и ловят каждое ваше слово – лучшего и желать нельзя.
Так что, к тому времени как Пайрита вынес свой вердикт – виновны – всем до единого обвиняемым и обернулся ко мне с самодовольной усмешкой, моя стратегия уже была задействована. Зал суда, на скорую руку переделанный из кают-компании самых младших офицеров корабля, затих, ожидая моих слов.
К началу суда в деле фигурировали только пять обвиняемых; гораздо меньше, чем хотел Пайрита, но во имя справедливости и ради ограничения ущерба я убедил его позволить мне разобраться совокупно с совершившими тяжкие преступления. Виновные в меньшей степени были понижены в звании, подвергнуты телесным наказаниям или приставлены на ближайшее обозримое будущее к чистке уборных, после чего все они спокойно вернулись в свои боевые отделения, где благодаря неисповедимому пути солдатской мысли меня сразу же стали считать образчиком правосудия и милосердия. Впрочем, этому поспособствовало небольшое своевременное мифотворчество со стороны старших офицеров, которые довели до сведения личного состава, что Пайрита был одержим идеей массовых казней, в то время как я, по их версии, потратил последние две недели и всю до йоты комиссарскую власть на то, чтобы убедить его проявить милосердие по отношению к большинству, и добился почти невозможного. В конечном итоге – чему немало способствовала моя безосновательная репутация – это помогло возвратить пару десятков потенциальных смутьянов в строй так, что они не только оставались тише воды ниже травы, но и были практически благодарны за понесенные наказания, так что боевой дух рядовых остался на том высоком уровне, которого мы добились.
Проблема, которая стояла передо мной сейчас, заключалась в прожженных рецидивистах, которые были, без сомнения, виновны в убийстве или покушении на него. В зале суда их оказалось пятеро, все они держались настороженно и агрессивно.
Троих из них я узнал сразу же, вспомнив драку в столовой. Келпом звался огромный, с перекачанными мускулами детина, которого пырнула ножом, чуть не выпустив ему кишки, изящная женщина по фамилии Требек. Они стояли по разные концы шеренги заключенных, зыркая друг на друга почти так же злобно, как мы с Пайритой, и, уверен, если бы не наручники, они вцепились бы друг другу в глотки. В центре стоял молодой солдат, который, как я видел, зарезал полицейского разбитой тарелкой; его личное дело подсказывало, что зовут его Томас Холенби, и мне пришлось дважды заглянуть туда, чтобы убедиться, что это тот самый человек. Он был низенький и худой, с нечесанными рыжими волосами и веснушчатым лицом, и все время заседания он провел в полном замешательстве, едва не срываясь в слезы. Если бы я своими глазами не видел его в приступе смертоносной ярости, то вряд ли поверил бы, что он способен на столь бессмысленное насилие. Настоящая ирония заключалась в том, что он был военным санитаром, а вовсе не строевым солдатом.
Между ним и Требек оказалась еще одна женщина-солдат, Гризельда Веладе. Это была коренастая брюнетка, которая тоже явно чувствовала себя не в своей тарелке. Единственная из всех обвиняемых, кто убил соратника по оружию, она утверждала, что только защищалась, а удар, оставивший его задыхаться на
