тысячи.
— Вот видишь: пятьдесят две тысячи! А здесь — всего-навсего каких-то двенадцать слов.
— Эх ты, гонишься за цифрами! — Для науки, если ты хочешь знать, интереснее двенадцать никому не известных слов, чем сто тысяч всем известных. И потом, надо же понимать, что у неандертальцев бедный язык, это же дикари. Еще спасибо, что у нас пока набралось двенадцать. Ну, а потом мы еще добавим…
— Ну, ладно, пусть наберется даже сто слов, так разве это научная работа?
— Что?! — вскипел Вовка. — Сто слов — не научная работа?! Если хочешь знать, мой папа переделывал одну диссертацию, в которой вся научная работа вертелась вокруг двух слов! Понимаешь! Триста страниц, и все только о «кхе-кхе» и о «гм-гм!»
— Тогда извиняюсь, — виновато произнесла Галка. — Тогда двенадцать слов Каа муу — это, конечно, важнее, чем «кхе-кхе».
Вовка удовлетворенно улыбнулся и вернул Сверчковой брошюру.
Глава двадцать вторая
В КОТОРОЙ НЕАНДЕРТАЛЬЦЫ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ БЕЗМОЛВСТВУЮТ, ВОВКА ИЗУМЛЯЕТСЯ, А ГАЛКА ДРОЖИТ
Целые сутки после того как отважного Бжийю отнесли в грот и едва не забыли похоронить, никто из племени Каа муу не отлучался дальше, чем на сто шагов от стоянки. Вовка в беседе с Галкой высказал предположение, что сородичи погибшего соблюдают траур, но девочка была иного мнения.
— Мне кажется, — сказала она, — они боятся, как бы он не вернулся.
— А как же он вернется? Чепуха!
— Так это мы знаем, что не вернется, а они-то этого не знают.
— Да-а, — протянул Вовка, — они многого еще не знают.
— Мы тоже, — вздохнула девочка.
Вовка не нашелся что ответить и замолчал. Разговор происходил в нескольких метрах от пещеры. Мальчик заметил, что Уау, сидя на выгоревшей траве, с большой сосредоточенностью бьет камнем по камню. У ног Уау лежало несколько миндалевидных и треугольных булыжников, поблескивающих на солнце острыми гранями.
— Посмотри-ка, — сказал Вовка, толкнув локтем Сверчкову, — посмотри-ка на этого красавца. Как ты думаешь, чем он сейчас занимается?
— Вроде как играет в камушки, — равнодушно ответила Галка, взглянув на Уау.
— Для тебя все — игрушечки, — недовольно поморщился Вовка, — а человек, может быть, каменные ножи делает.
— Ой, и в самом деле! — воскликнула Сверчкова, внимательно приглядевшись к Уау. Затем девочка с грустью посмотрела Вовке в глаза: — Жаль, что мы с тобою не можем подарить им хотя бы топор.
— Тогда уж не только топор, — сказал Вовка, — тогда и охотничье ружье, и кровати, и одеяла, и подушки, и термометр, и телевизор…
— А телевизор-то им зачем? Они ж ничего не поймут.
— Объясним! Все-все объясним!
— Когда?
— А вот вернемся домой, расскажем ученым, где живут неандертальцы, и приедем сюда опять — уже с термометром, ружьем и со всеми другими вещами.
— Вовка, знаешь, у меня возникла идея — давай обучать их русскому языку!
— Зачем?
— Ну, может, они потом к нам переселятся, так им все-таки легче будет объясняться.
— Еще рано об этом думать. Тут хоть бы самим живыми вернуться. Как ты думаешь, Галка, нас разыщут?
— Откуда я знаю?
— Давай послушаем приемник — может, что-нибудь услышим.
— Приемник? — переспросила Сверчкова, и Вовка заметил, что глаза ее подозрительно покраснели. — А разве… разве я тебе ничего не говорила?
— А что?
— Он же…
— Что «он же»?! — вскрикнул Вовка, предчувствуя беду.
— Сломался, — выдохнула девочка. — Понимаешь, пока ты был на этих похоронах, я хотела послушать радио. Стала крутить эти самые…
— И докрутилась! — в отчаянии произнес Тутарев, едва сдержавшись, чтобы не разреветься. — Что мы теперь будем делать?
— Как что? Надо починить приемник — и вся недолга.
— Починить? Где? Может, сбегать вон за тот угол, в мастерскую?
— Зачем в мастерскую? Сам почини.
— Я?! — изумился Вовка.
— Ты. Ведь ты можешь разобрать и собрать приемник любой системы. И даже телевизор исправить. Ведь ты — сильный пол! Забыл свои слова?
— Гл! — произнес Вовка. — Угл! Гл-гл! Лицо его побагровело.
— Что с тобой? — перепугалась Галка. Она вскочила на ноги и с силой хлопнула Вовку по спине.
В. Тутарев, мгновенно подавившийся от стыда собственным языком, облегченно вздохнул.
— У меня… инструментов нет подходящих, — пролепетал он.
Галка с жалостью на него посмотрела, но промолчала. Да и о чем ей было говорить, когда все стало ясно?
— Ыых! — прошептала Сверчкова.
Вовка обернулся и увидел, что прямо к ним бежит, неуклюже размахивая руками, Ыых. Лицо его выражало необычайную тревогу.
Жених подбежал к Уау сзади и, схватив его за плечо, заставил подняться. Тот бросил камни и стал что-то выспрашивать у Вожака, который в это время показывал рукой в сторону скал. Тотчас вокруг них собрались невесть откуда появившиеся соплеменники.
Неандертальцы совещались несколько, минут, то и дело выкрикивая какое-то слово. Наконец Ыых резко взмахнул рукой. Шум смолк. Ыых подошел к Вовке и, не обращая внимания на Галку, отвел его на несколько шагов в сторону.
— Офх, — взволнованно произнес Ыых, — Каа муу иу-муу!
— Не понимаю, — развел руками мальчик. — Что такое иу муу?
— Иу муу! Иу муу! — повторил Ыых и снова показал рукой в сторону скал, за которыми лишь недавно взошло солнце.
Заметив, что Вовка все-таки ничего не понял, Ыых стал на четвереньки, и, угрожающе заурчав, снова поднялся на ноги.
— А-а, — сообразил Вовка, — там какой-то зверь? Муу? Медведь? Муу?
— Иу муу! — уточнил Ыых и снова, перейдя на четвереньки, угрожающе заурчал.
Вовка представил себе, как он нос к носу сталкивается с огромным пещерным медведем, и ему стало страшно. При всей своей храбрости мальчик не мог представить, что станет делать, если действительно на неандертальцев нападет этот зверь, которого не увидишь даже в Московском зоопарке.
— Галка, — крикнул он, — мы, кажется, пойдем сейчас на охоту, а вот на кого, сам не знаю.
— И я с вами! — решительно произнесла Сверчкова, подходя к Вовке и смело посмотрев в глаза
