духовное единство, в котором стороны представления суть снятые стороны или суть моменты, то это проявляется в том, что каждая сторона представления приобретает здесь значение, противоположное тому, какое она имела раньше; каждое значение восполняется благодаря этому другим, и содержание лишь в силу этого есть духовное содержание; так как определенность в такой же мере есть противоположная себе определенность, то единство в инобытии, «духовное», завершено; точно так же, как прежде для нас или в себе соединялись противоположные значения и сняты были сами абстрактные формы «одного и того же» и «не одного и того же», тождества и нетождества.
Таким образом, если в представляющем сознании становление природного самосознания «внутренним» было налично сущим злом, то становление «внутренним» в стихии самосознания есть знание о зле как таком, которое в наличном бытии есть в себе. Это знание, таким образом, есть, конечно, становление зла, но лишь становление мысли о зле, и поэтому оно признано первым моментом примирения. Ибо как уход обратно в себя из непосредственности природы, которая определена как зло, знание есть оставление ее и отмирание греха. Не природное наличное бытие как таковое покидается сознанием, а это бытие как такое, которое в то же время знают как некое зло. Непосредственное движение ухода в себя есть в такой же мере движение опосредствованное — оно предполагает себя само, или: оно есть собственное основание; оно есть основание ухода в себя именно потому, что природа уже в себе ушла в себя; по причине зла человек должен уйти в себя, но зло само есть уход в себя. — Само это первое движение есть только непосредственное движение или его простое понятие именно потому, что оно есть то же самое, что и его основание. Движение или иностановление должно поэтому в своей форме в более собственном смысле еще только наступить.
Таким образом, кроме этой непосредственности необходимо опосредствование представления. В-себе[-бытие] есть знание о природе как о неистинном наличном бытии духа, и эта внутри себя возникшая всеобщность самости есть примирение духа с самим собою. Для самосознания, которое не постигает в понятии, это в-себе[-бытие] получает форму некоторого сущего и ему представленного. Следовательно, постигание в понятии (Begreifen) не означает для него овладения тем понятием (Ergreifen des Begriffes), которое снятую природность знает как всеобщую, стало быть, примиренную с самой собою, а означает овладение названным представлением, согласно которому божественная сущность примирена со своим наличным бытием благодаря совершению самоотрешения божественной сущности, благодаря свершившемуся вочеловечению ее и ее смерти. — Овладение этим представлением определеннее выражает теперь то, что прежде в нем было названо духовным воскресением, или: превращение ее единичного самосознания во всеобщее или в общину. — Смерть божественного человека как смерть есть абстрактная негативность, непосредственный результат движения, которое заканчивается только в естественной всеобщности. Это естественное значение смерть теряет в духовном самосознании, или: она становится его только что названным понятием; из того, что смерть значит непосредственно, из небытия «этого» единичного, она преображается во всеобщность духа, который живет в своей общине, в ней каждодневно умирает и воскресает.
То, что принадлежит стихии представления, [т. е.] что абсолютный дух как дух единичный, или, вернее, как дух особенный, в своем наличием бытии представляет природу духа, здесь, следовательно, перемещено в само самосознание, в знание, сохраняющееся в своем инобытии; вот почему это знание в действительности не умирает, — как представляют действительно умершим особенное [лицо], — а его особенность отмирает в его всеобщности, т. е. в его знании, которое есть примиряющаяся с собою сущность. Непосредственно предшествующая стихия процесса представления, следовательно, установлена здесь как снятая, или: она ушла обратно в самость, в свое понятие; то, что в этой стихии есть лишь сущее, превратилось в субъект. — Именно поэтому и первая стихия, чистое мышление и вечный дух в нем, уже — не по ту сторону представляющего сознания и самости, а возвращение целого в себя в том именно и состоит, что оно содержит внутри себя все моменты. — Постигнутая самостью смерть посредника есть снятие его предметности или его особенного для- себя-бытия; это особенное для-себя-бытие стало всеобщим самосознанием. —
С другой стороны, всеобщее именно в силу этого стало самосознанием, и чистый или недействительный дух голого мышления стал действительным. — Смерть посредника есть смерть не только природной стороны его или его особенного для-себя-бытия; умирает не только сорванная с сущности уже мертвая оболочка, но и абстракция божественной сущности. Ибо посредник, поскольку его смерть еще не завершила примирения, есть то одностороннее, которое знает «простое» мышления как сущность, знает в противоположности к действительности; эта крайность самости еще не обладает одинаковой ценностью с сущностью; это обретается самостью только в духе. Следовательно, смерть этого представления содержит в себе в то же время смерть абстракции божественной сущности, которая не установлена в качестве самости. Эта смерть есть скорбное чувство несчастного сознания, что сам бог умер. Это жестокое выражение есть выражение просто сокровеннейшего знания себя, возвращение сознания в глубину ночного мрака «я = я», который вовне себя уже ничего не различает и не знает. Это чувство, следовательно, на деле есть потеря субстанции и ее противостояния сознанию; но в то же время это — чистая субъективность субстанции или чистая достоверность себя самого, чего недоставало субстанции как предмету или тому, что непосредственно, или чистой сущности. Таким образом, это знание есть одушевление, в силу которого субстанция стала субъектом, ее абстракция и безжизненность умерли, она, следовательно, стала действительной и простым и всеобщим самосознанием.
Дух, следовательно, таким именно образом есть себя самого знающий дух; он знает себя; то, что есть для него предмет, есть, или: его представление есть истинное абсолютное содержание, коим выражен, как мы видели, сам дух. В то же время он есть не только содержание самосознания и не только предмет для последнего, но и действительный дух. Он таков, проходя через три стихии своей природы; это движение сквозь себя самого составляет его действительность; — то, что движет себя, есть дух, он — субъект движения и точно так же самый процесс движения, или он есть субстанция, через которую субъект насквозь проходит. Подобно тому как для нас возникло понятие духа, когда мы вступили в область религии, возникло именно как движение достоверно знающего самого себя духа, который прощает злу и вместе с тем отступает этим от своей собственной простоты и твердой неизменности, или как движение, в котором абсолютно противоположное познает себя как то же и это познавание выступает как «да» между этими крайностями, — так и религиозное сознание, для которого дана в откровении абсолютная сущность, созерцает это понятие и снимает различение своей самости от того, что оно созерцает; оно есть столь же субъект, как и субстанция, и, следовательно, есть сам дух, именно в силу того и поскольку оно есть это движение.
Но в этом своей самосознании эта община еще не завершена; ее содержание есть для нее вообще в форме процесса представления, и в этом раздвоении имеется еще и действительная духовность общины, ее возвращение из процесса своего представления, — подобно тому как и сама стихия чистого мышления была обременена этим. У общины нет
