— Да.
И тогда.
— Ну, ладно. — Я допила кофе. — Пора.
Адам тоже допил остатки своего кофе, и вдруг его словно осенило:
— Мыши.
— Что?
— Почему бы нам не воспользоваться мышами?
— Зачем нам мыши? А… понимаю. Добраться до Эбби Лэтроп через мышей. Но на это ведь, наверное, уйдет куча времени. Ну, чтобы с помощью педезиса переместиться назад на сто лет, нам придется сменять континенты через каждые несколько прыжков. Ты же помнишь, что время в тропосфере равно расстоянию. Чем большее расстояние мы преодолеем в физическом мире, тем больший отрезок времени перепрыгнем.
Когда я произносила эту фразу, я почувствовала что-то вроде дежавю. Это выражение: «Время в тропосфере равно расстоянию». Я постоянно его слышу, постоянно произношу сама, но не знаю, что оно означает. Тропосфера создана из мыслей. Расстояние в тропосфере — это всего лишь расположенные в особом порядке мысли. Итак, что мне известно на сегодняшний день?
Расстояние = время.
Материя = мысль.
А что, если добавить и еще одно уравнение:
Мысль = время?
Да и вообще, похоже, мысль — это все. И это представляется вполне логичным: время ведь не измеряется ничем иным, кроме мысли. Единственное, что отделяет сегодня от вчера, — это мысль.
— Над чем ты задумалась? — спросил Адам.
Я рассмеялась. Он и так видел, о чем я думаю, — ведь он находился прямо посреди моих мыслей.
— Что?
— Расскажу по дороге, — сказала я.
— Постой. Мы ведь еще даже не знаем, куда идем.
— А, да. Ты прав. Ладно — скажи, ты понимаешь что-нибудь во всей этой истории с расстоянием?
— Да. Думаю, понимаю. Если я нахожусь у кого-то в голове и вижу всех предков этого человека или животного, я могу прыгнуть к любому из них. Если один из них живет в Норфолке, а я нахожусь в Кенте, за время прыжка я перемещусь назад во времени на пару недель. Но если один из них живет в Африке, а я в Кенте, меня может отбросить назад на пару лет.
— Правильно, — сказала я. — Тогда, возможно, для путешествия во времени нам стоит отыскать семью, которую сильно разбросало по миру?
— Ну, посмотри, что там есть, — сказал Адам.
И я стала смотреть. Я видела перед собой черное небо, которое повисло надо мной как что-то такое, на что я только что кликнула «мышью», и луна на нем торчала как большая командная кнопка на компьютерном мониторе. Но светила она все равно по-настоящему, окутывая улицу и стоящие на ней дома. Сразу под небом начинались серые жилые башни, которые, казалось, располагались по всей тропосфере — просто поднимались из земли и тянулись ввысь.
— На что я сейчас смотрю? — спросила я.
— На высотные башни, — сказал он. — В которых живут животные.
— С чего это животным жить в городских домах?
— Не знаю, это ведь твоя метафора.
— А, да. Наверное, мне просто не хотелось представлять их себе в виде магазинов. Люди — это магазины. Они имеют более непосредственное отношение к экономике, чем животные… — Я помотала головой. — Ох, нет, я не знаю.
— Ладно, давай найдем мышей.
— Но время?..
— Посмотрим, насколько далеко нам удастся прыгнуть, прежде чем мы наткнемся на лабораторную мышь, а оттуда будет уже рукой подать до Эбби Лэтроп, правильно?
— Не думаю, что все лабораторные мыши произошли от ее первой партии, — сказала я. — Не помню, что говорил об этом Аполлон Сминфей. Черт.
Дисплей?
Он появился.
— Ты тоже его видишь? — спросила я Адама.
— Да, — ответил он.
— Хм… Интересно, нельзя ли с помощью этой штуковины отправлять сообщения?
Но нам и не пришлось этого делать. Вдруг раздалось потрескивание небольшого моторчика, изо всех сил старающегося не заглохнуть, и из-за угла выехал красный мотороллер.
— Неплохой план, — сказал Аполлон Сминфей, слезая с мотороллера. — Мыши. Мне нравится.
— И с чего же нам начать?
— Я отведу вас к прямому потомку. Но это все, что я могу сделать.
Я хотела было поблагодарить его, но потом подумала, что ведь вообще-то стараюсь ради него.
Но, с другой стороны, я все-таки была перед ним в долгу.
— Спасибо, — сказала я.
Мы все направились в сторону какого-то офисного здания. Вход запирал кодовый замок с домофоном, но Аполлон Сминфей произнес что-то на своем непонятном языке, и дверь приветливо загудела, пропуская нас внутрь. Пока мы поднимались по лестнице, я пыталась составить план, но времени не хватало. Ясно только, что Адам прав. Аполлон Сминфей ведь как-то говорил, что все эти мыши родились от родственного спаривания, и, значит, мы сможем добраться до Эбби Лэтроп «по прямой». Надо только… Аполлон Сминфей остановился у одной из дверей. Адам открыл ее.
«У вас есть одна возможность…»
У вас… Я… Мы быстро идем по голым деревянным доскам, и наши челюсти клацают на ходу. Похоже на звук вязальных спиц Луры, но только здесь он раздается в более просторном помещении.
— Адам? — говорю я.
— Да.
— Не думаю, что это лабораторная мышь.
— Да, это точно.
Я вдруг понимаю, что мышь слышит наши голоса — точнее, только мой голос, — и осознаю, что нам не следует друг с другом разговаривать. Мышь… У меня в голове какие-то звуки, надо попытаться от них убежать. Быстрее, вот по этой половице. Я уже несколько часов ничего не ела и помню, что, если побежать вон туда, а потом последовать за своим собственным запахом и пролезть через большую прореху в стене, наверняка удастся что-нибудь найти.
Дисплей!
Вот он. На нем — множество картинок. Большинство изображений двигается, но одно стоит на месте.
— Давай выбирать будешь ты, — говорит Адам. — Я даже смотреть не стану.
— Хорошо. Только тс-с. Я не хочу спугнуть мышь.
— Ладно, извини!
Голоса, голоса. Я слышу кого-то, но никого не вижу. Помню, когда в прошлый раз я слышала такие голоса, за ними последовала боль. А потом я почувствовала руки у себя на спине, но одеты они были не во что-то гладкое и блестящее, и после этого настала темнота, страх, от которого выворачивает желудок, и вдруг — свобода: то, чего я никогда не знала раньше.
Этот новый голос немного похож на тот. Но все голоса означают опасность.
Я сосредотачиваюсь на том изображении на дисплее, которое не движется. Что-то мне подсказывает,
