Я дошел до «Бургер кинг» и всех других магазинов рядом с гостиницей. Примерно через четверть часа я вышел из магазина уцененных товаров с пакетом, в котором лежали новые джинсы, свитер и нижнее белье — все купленное на наличные. Для Келли я тоже обзавелся совершенно новым комплектом одежды — до панталонов и нижней рубашки.
Поднимаясь в номер, я быстро посмотрел на часы. Меня не было часа два с четвертью, немного больше, чем я обещал.
Еще не дойдя до двери, я увидел, что она приоткрыта. В нее была засунута подушка. До меня донеслись звуки включенного телевизора.
Вытащив пистолет, я двинулся вперед, прижавшись к стене и целясь в щель. Сначала я почувствовал недоверие, потом потрясение. И еще успел ощутить пустоту в желудке, прежде чем меня стало мутить.
13
Я зашел в номер. Никого.
Я заглянул за кровать: вдруг Келли прячется там? Может, она решила меня разыграть?
— Келли, ты здесь?
Голос мой звучал серьезно, и она должна была это понять.
Молчание. Сердце мое билось так тяжело, что даже защемило в груди. Если они схватили ее, то почему до сих пор не бросаются на меня?
Я почувствовал, как с висков по щекам стекает пот. И начал впадать в панику, представляя Келли — вот она видит, как избивают ее отца, вот она с испугом зовет маму… Я понял то чувство отчаяния, когда хочешь, чтобы кто-то убрал из твоей жизни все пугающее.
Я силой заставил себя остановиться, успокоиться, подумать о том, что теперь делать. Выскочив из номера, я бросился бежать с криком: «Келли! Келли!»
Свернув за угол, я увидел ее.
Лучась удовольствием и гордостью, она отходила от автомата, торгующего кока-колой, стараясь справиться с кольцом на банке. Улыбка, которая обозначала «ну что, видишь, какая я теперь большая?», пропала, когда она увидела меня с пистолетом в руках, серьезного, как раковая опухоль.
В какой-то момент я уже собирался рассказать ей, чем все это чревато, но прикусил губу.
Внезапно на лице ее появилось сожаление и обида на себя. Покупка банки колы было первой вещью, которую она сделала самостоятельно с тех пор, как покинула дом, а теперь, вернувшись так скоро, я все разрушил. Ведя ее обратно в номер, я осматривал пространство за нами, чтобы убедиться, что нас никто не видел.
На кровати Келли валялись пустые пакетики из-под чипсов и тому подобное; все вместе напоминало сценку из «Зверинца».[33]
Я усадил ее и мигом принял душ. Когда я вышел, лицо у Келли было по-прежнему унылое. Я присел рядом.
— Я не сержусь на тебя, Келли, просто разволновался, куда ты подевалась. Обещаешь больше так не делать?
— Только если ты пообещаешь не оставлять меня одну.
— Обещаю. А теперь раздевайся, надо помыться.
Я схватил ее и практически засунул в ванну, прежде чем она успела опомниться.
— Ты сама моешь голову или кто-нибудь тебе ее моет?
Келли посмотрела на меня так, будто сейчас заплачет.
— Хочешь, чтобы я ее тебе помыл?
— Да, пожалуйста.
Трудно было понять, что происходит в ее головенке.
Я достал шампунь и стал мыть ей волосы; Келли ворчала, что пена попадает в глаза и щиплется, но я бы сказал, что ей нравилось обращать на себя внимание. Винить я ее за это не мог: не так-то уж много внимания перепадало ей в последнее время. Ее мир перевернули вверх тормашками, а она еще даже этого не знала.
— От тебя воняет! — скорчила гримаску Келли, уловив запах мочи Ланса Уайта на моей одежде.
— Эти шмотки уже давненько не были в стирке, — ответил я. — Проверь, весь ли шампунь ты смыла, а потом вымойся еще и мылом.
Она сделала вид, что все это ее страшно забавляет. Я порадовался, что хоть кому-то это смешно. Возвращаясь в комнату, я сказал, не оборачиваясь:
— Потом я хочу, чтобы ты надела чистое. Панталоны и рубашка на кровати.
— А что такое панталоны?
— Вот.
Я взял их и пошел показать Келли.
— Да это же просто штанишки!
Келли плескалась, как утка. Для меня это было здорово; чем дольше она оставалась в ванной, тем меньше мне приходилось общаться с ней. Мне казалось, что это уже слишком: мыть, одевать ее да еще слушать, как она трещит. Я оставил ее плескаться в свое удовольствие еще полчаса, а затем вытащил из ванной и велел пойти и вытереться.
А сам принял душ, побрился и переоделся. Старую одежду, свою и Келли, сложил в пластиковый мешок для стирки, который, в свою очередь, засунул в пакет из магазина. Теперь надо будет отделаться от этого при первой возможности.
Мы оба расположились в комнате. Келли наконец оделась. Рубашку она застегнула неправильно. Пока я расстегивал пуговицы и вставлял их в нужные петли, она смотрела на меня с неодобрением.
— В чем дело?
— В этих джинсах. Ужасно выглядят. Тебе надо было купить такие, как у папы.
В довершение всего я получил законодательницу мод, которая теперь станет попрекать меня любой мелочью.
— Моего размера таких нет, — продолжала Келли. — Мама всегда так говорит. Она вообще не носит джинсы, им с Айдой больше нравятся платья и юбки.
Перед моим мысленным взором мелькнула Марша, стоящая на коленях перед кроватью. Я на мгновение отвернулся, чтобы Келли не видела моего лица.
Затем началась схватка с ее волосами. Еще один навык, которым я в свое время не овладел, и щетка выдирала у девочки чуть ли не клочья волос. Келли ойкала и хватала меня за руку. В конце концов я отдал щетку ей и предоставил проделать это самой.
Пока она занималась волосами, я сел на кровать и спросил:
— Келли, ты не знаешь, какой кодовый номер у папиного телефона? Перепробовал уже, кажется, все. Нажимал один-один-один-один, два-два-два-два, все нажимал, ничего не подходит. Есть какие-нибудь соображения?
Келли прекратила причесываться, уставилась на меня, потом кивнула.
— Ну вот, видишь. И какие это цифры?
Келли ничего не ответила. Казалось, она что-то обдумывает. Может, она гадала, уж не предаст ли папу, если скажет мне?
Я вытащил из кармана телефон и повернул к ней:
— Смотри! Видишь, что он говорит? Введите код! Какие числа вводит папа?
Она стала нажимать на кнопки, а я следил за ее пальцами.
— Один-девять-девять-ноль?
— Год моего рождения.
Она улыбнулась и снова стала причесываться.
Теперь мы на пару участвовали в деле. Я вытащил из ящика письменного стола телефонный справочник и вернулся.
