месиво дорогу; тут разворачивались водители, пришедшие к тому же выводу, что и я. Я видел также огни аэропорта — за деревьями, которые уступами спускались к Потомаку.
Не оставалось ничего иного, как тащиться обратно к заброшенным железнодорожным путям, которые когда-то, видимо, были ответвлением главной магистрали. Я посмотрел налево: пути тянулись еще примерно на двести метров до заднего фасада объекта, а по левую руку от них стояло несколько старых полуразрушенных строений.
Я стал перелезать через сетчатые ворота — тут когда-то подходили к складу составы; скрепленные висячим замком цепи скрипели от напряжения. Найдя тень, я укрылся в ней и стал выжидать. Не было слышно собачьего лая, аэропорт, по всей вероятности, закрылся ввиду столь позднего часа, поскольку он был расположен слишком близко от жилой зоны; тишину нарушала только какая-то далекая сирена.
Я пошел дальше вдоль путей, и скоро единственными звуками стали мое дыхание и мои шаги.
Справа показалось кладбище автомобилей, обнесенное изгородью: старые машины громоздились друг поверх друга по семь-восемь штук. Метров через сто местность стала более открытой, и я различил несколько зданий. Изгороди недвусмысленно давали понять, что кому принадлежит. Участок был расчищен и выровнен для будущих строителей. Одно из зданий за этой будущей стройплощадкой и было задним фасадом моего объекта; по другую сторону мне были видны уличные огни Болл-стрит и автострады. Морось делала их туманными и расплывчатыми.
Я замедлил шаг, бросил быстрый взгляд на объект, затем прошел метров сто пятьдесят по ровной земле до изгороди; от нее до объекта было метров пятьдесят.
Не доходя до изгороди, я нашел несколько кустов и притаился за ними. Тебя всегда выдают очертания, отблески, тень, мелькнувший силуэт, признаки движения. Забудешь об этих мелочах — и ты погиб.
Еще несколько минут, сидя на корточках, я ничего не предпринимал, ограничившись простым наблюдением. Надо дать чувствам возможность приспособиться к новому окружению. Через какое-то время мои глаза стали привыкать к темноте, и я стал подмечать кое-какие подробности. Так, задняя часть здания представляла собой сплошную кирпичную стену без окон. Однако возле нее обнаружилась металлическая лестница с четырьмя пролетами: это был аварийный выход для первого и второго этажа. Справа, на уровне земли, висели примыкающие друг к другу технические распределительные ящики.
Я присмотрелся к пожарной лестнице. Если на какой-то стадии мне придется проникнуть в здание, чтобы выяснить, что замышляет ВИРА, мне придется воспользоваться ею. Нужно было проверить выходящие на нее двери.
Я внимательно осмотрел шесть футов проволочной изгороди, ища лаз. Ни щелочки. Схватившись за верхнюю часть изгороди, я подтянулся, вскарабкался и перевалился на другую сторону. И снова скорчился, замер, прислушиваясь и присматриваясь к любой возможной реакции.
Спешить нужды не было; медленное передвижение означало не только, что я смогу ступать тише и тем самым сведу к минимуму риск быть обнаруженным, но что я также смогу контролировать свое дыхание и слышать, что творится вокруг. Я использовал тени от здания и деревьев, перебегая из одного пятна тьмы в другое и ни на миг не сводя глаз с объекта и окружающей территории.
Подобравшись достаточно близко, я остановился возле двух деревьев и прижался к стволу. Пригляделся к задней стене и заметил детектор движения, закрепленный на такой высоте и под таким углом, чтобы засекать людей, пытающихся взобраться по аварийной лестнице. Мне было неизвестно, что именно он приводит в действие; это могла быть сирена, прожектор, камера или все сразу. Я не видел камер, но заметил две лампы — над каждым из аварийных выходов. Они не горели. Так, значит, их включал детектор движения? Возможно, однако почему сзади не было камеры, с помощью которой охранник мог бы видеть, почему включился свет? Не важно, буду действовать так, как если бы детектор приводил в действие сразу все.
Я заметил справа, у изгороди, три деревянных поддона. Можно будет воспользоваться.
Я оглядел двери. Они были обшиты железными листами, да к тому же по всему периметру тянулась специальная полоска, которая должна была помешать засунуть в зазор ломик. Подобравшись еще ближе, я заметил, что замки такие же, как на будке гостиничного лифта, вроде английских, йельских, но больше. Справиться с такими для меня — раз плюнуть.
Быстрая проверка ящиков и циферблатов показала, что выключатели газа, электричества, воды и телефонных сетей вполне в пределах досягаемости. Мне становилось все веселее и веселее.
Но меня по-прежнему продолжало тревожить возможное присутствие ночного сторожа. При определенных обстоятельствах это был плюс. Его можно было выманить и заставить открыть дверь: «Ну-ка, поторапливайся! Кто-то в здании, а сигнализация не сработала». Так или иначе, если я собираюсь проникнуть внутрь, это надо сделать тайком.
Парковка была пуста, и это служило еще одним указанием на то, что внутри никого нет. Тем или иным способом, но я должен был в этом убедиться. Я решил изобразить подвыпившего: подойти к главному входу и отлить. Пока я буду заниматься своим делом, я смогу лучше рассмотреть, что внутри. Если в вестибюле кто-то есть, он может выйти и облаять меня, или я смогу увидеть его со спины, как он смотрит телевизор.
Следуя тем же путем, я вернулся на Болл-стрит. Теперь на мне сухой нитки не было: морось и мокрые ржавые изгороди сделали свое дело.
Я перешел улицу, направляясь к объекту. Подойдя ближе, я стал срезать угол, так, чтобы все время держать здание в поле зрения. Камера следила за входной дверью, поэтому я опустил голову и, пошатываясь, стал подниматься на крыльцо. Когда мне стало хорошо видно все, что происходит за окном справа, я остановился, спустил молнию на джинсах и, повернувшись, принялся мочиться в кусты.
Почти мгновенно мужской голос прорычал: «Ах ты, хрен собачий! А ну, пошел вон!» — и кусты словно взорвались. Сердце у меня ушло в пятки.
Выпустив из рук «петушок», я подумал о пистолете. Я честно попытался унять струю, но из меня так и лило. Основной поток приняли на себя мои джинсы.
Я потянулся было за оружием, но решил, что еще не пора. Человек в кустах мог оказаться и охранником. И может быть, я смогу обратить это себе на пользу.
— Пошел! Вишь, какой нашелся! Зассыха!
Я слышал его, но до сих пор никого не видел. Донесся шорох листьев, хруст ломаемых веток, затем снова: «Пошел! Да пошел, я тебе говорю!» — и я увидел, как он появляется из кустов.
— Чертов придурок, обоссал меня всего. Я тебе покажу! Смотри на меня! Ты меня обоссал!
Он выглядел лет на двадцать пять, на нем были старые армейские башмаки без шнурков и грязные, засаленные черные джинсы. Еще на нем была драная, перемазанная черт его знает чем куртка с капюшоном, как у эскимосов, которая висела на нем, как на пугале. Когда он подошел ближе, я заметил клочковатую бороденку, большую серьгу в ухе и длинные засаленные дреды в волосах. Он был весь мокрый.
Стоило ему меня увидеть, как лицо его озарилось. Для него я был случайно подвернувшийся турист, мистер «хаш папис»,[43] который забрел не туда. Я буквально видел, как ворочаются шестеренки у него в голове; он считал себя пострадавшим и теперь готовился вытрясти из меня легкие деньжонки.
— Эй, ты, придурок, теперь ты должен мне новый спальный мешок! Посмотри на мою одежду, ты ее всю обоссал, чертова тварь! А ну, гони деньги!
Он определенно тянул на «Оскара».
— Да ты хоть знаешь, кто я такой?! — продолжал разоряться он. — Будешь ссать на меня, я тебе задницу надеру!
Грех было не воспользоваться таким шансом. Подойдя к окну, я стал барабанить в него. Если там есть охранник, он обязательно выйдет, чтобы во всем разобраться. Я просто продолжал разыгрывать роль мистера «хаш папис», который просит защиты от этого сумасшедшего.
Я стучал так сильно, что боялся разбить стекло, но не забывал стоять спиной к камере. Бездомный распалялся все больше, думая, что я пошел на попятную и не хочу скандала.
Он стал подниматься на крыльцо. Я изо всех сил старался разглядеть хоть что-нибудь внутри. Но на глаза мне не попадались переполненные пепельницы, раскрытые журналы, лежащие на стульях, никакого
