— Маловато. — Бинго предъявил пригоршню мелочи и пару медных колец сверху.
— А по карманам?
— Это и было.
— По твоим карманам, Бингхам. Я тут с тобой шутки шутить не собираюсь. Казначеем экспедиции сэр Малкольм меня поставил, так что вываливай, чего настриг, покуда я тебя не перевернул и за ноги не потряс.
Бинго соорудил оскорбленное лицо и показательно вывернул боковой пустышечный карманчик.
— Доволен?
— Остальные показывай.
— Какие остальные?
— Щаз тебе бугенваген настанет, враль Стремгодов. А ну, сдавай кассу!
Бинго тихонько заскулил от такого невезения и нехотя выскреб из глубокого наштанного накладного кармана пяток серебряков.
— Более карманов не имею.
— Тогда сапоги снимай.
— А потом в задницу светить станешь?
— Если в сапогах не найду ожидаемого, то да. У меня и клещи есть, в деревне прикупил… не думал, правда, что для такого дела пойдут, но порядок прежде всего.
Бингхам со стоном стащил правый сапог, высыпал из него еще полдюжины монет серебром и серебряную же цепочку.
— Вот и ладушки. — Торгрим поприкинул что-то в уме. — Среднему доходу с засады это примерно соответствует. Если еще чего утаил, так и быть — подавись, дармоед, не стану ради лишней монеты паскудить клещи в твоей заднице.
— Грубый ты, — посетовал Бинго и показал Торгримовой макушке язык, поскольку и впрямь чуть не подавился, заглатывая единственную затертую и обрезанную золотую монету. — И кровавый весь… башка кровью заляпана — да сразу видно, что чужой, у тебя небось ихор черный при таком-то норове.
Торгрим недолго думая подобрал позабытую под ногами капеллину, сбитую со старшего дружинника, и нахлобучил ее на голову.
— Отмоюсь при случае, а пока так сойдет. Поехали отсюда, пока никто не нагрянул!
— А вам, воинам, разве не западло от драки бегать?
— Сколько тебе говорить — я ныне не воин, а посланник с поручением! Кроме того, нет, воинам ничего не западло, кроме одного: в бою не победить. Настоящий воин — это не тот, который железом трясет и на драку повсеместно нарывается, а тот, что боев не проигрывает. Когда выиграть бой нельзя, и в отступлении нет ничего постыдного.
— Если оно так, то для меня еще не все потеряно. — Бинго озадаченно взъерошил волосы. — Еще могу стать видным воином. Ежели сопрячь твои наставления с известной философией, что, мол, вступивши в бой, ты уже проиграл, то в аккурат и получится, что высшая воинская доблесть — быстрые ноги.
И полез на Рансера, прежде чем из ушей медленно взъяряющегося Торгрима повалил пар, а плоскость секирного лезвия повстречалась с гоблинским загривком.
Далее лес был тих и спокоен, единственно — Бинго таки схлопотал тычка пяткой секирного древка, когда начал примериваться соскочить за очередным грибом. Дварф сопел злобно и смотрел с такой суровостью, что заячья Бингхамова душонка уползла в сапоги и там затаилась, выжидая случая, когда можно будет огрызнуться безбоязненно. А примерно через пару миль от места побоища путникам повстречался еще один галадранетс — в виде еще более неприглядном, нежели первый, поскольку висел на пару недель дольше и был уже наполовину изглодан, а на вторую истлел так, что Торгримов пони попытался взбрыкнуть и свернуть в лес.
— Дикие места, дикие люди, — пробурчал дварф, каменной дланью удерживая животное на трассе. — А ну как королевская особа поедет или там дети и беременные женщины? Такое зрелище никому не в радость.
— Их радость в карманах звенит, — пискнул Бинго. — Висят и висят, внушают, стало быть. У пещерных орков, например, в чести головы на колья надевать — да не вдоль дорог, а прямо в своих же деревнях. Там тебе и дети, и королевские особи… ну, какие там у них королевские — который всех дальше из лука стреляет, тот и король.
— Безумный мир.
— У орков-то? Это да. Без ума там точно обошлось.
— Вообще тут у вас, на поверхности. Небо, что ли, на головы так давит, что всякий разум из них вытесняется?
На это Бинго не взялся так с ходу ответить. Знавал он одного аскета, который жил в подземной каверне, питался мхом и улитками, а говорил нараспев и невпопад, так не было похоже, что отлучение от неба благотворно на нем сказывалось. И, наоборот, многие умы, почитаемые за великие, нарочно повадились селиться к небу поближе — в высоких башнях. Правда, помимо мудрецов, в башнях обычно живут и принцессы-блондинки, лучшее подтверждение Торгримовой теории… Задумавшись же о блондинках, Бинго с критики их разума незаметно перешел на осмысление иных их сторон и вскорости уже глупо ухмылялся, начал плямкать губами, развесил слюни до седла, блаженно зажмурился и наконец так треснулся лбом о сук, коварно перекинутый старым кленом через дорогу, что опрокинулся на могучий круп Рансера. Для Торгрима иных подтверждений слабоумия наземников и не требовалось… да и вообще не требовалось. А Бинго полежал, потирая голову, да так и пристроился было ехать лежа, даже задумался, закрепиться ли как-нибудь, чтоб даже во сне не свалиться, но долго прохлаждаться ему не довелось.
— Вижу разметный столб, — заявил дварф. — Похоже, тут-то графские земли и кончаются. Правда, незнамо что еще начнется.
— Хуже, чем было, в эту сторону быть не должно, — лениво заверил Бинго. — Ну, по крайней мере, до Рухуджи.
— А там будет?
— Там все по-другому. Никаких тебе, понимаешь, пасторалей, только успевай стрелы зубами ловить да от особо крупных троллей прятаться.
— Что-то ты больно безмятежен в свете таких радостей!
— Берегу нервы. Чего сейчас-то плакаться? Вот как пойдет самая забава, тогда-то всласть и поною, поскулю, разревусь и обделаюсь.
— И не хочешь пути поспокойнее поискать?
— Как же его поищешь? Думать ты запретил, чему я и рад, к тому же есть народная примета — если что-то можно было сделать безболезненно и без усилиев, то это уже давным-давно гномы сделали. Нет уж, тут искать бесполезно — придется лезть, как набежит, а там уже по обстоятельствам от плюх уворачиваться. Это вон что там?
Лес расступился, выпуская дорогу в раскидистые луга, а Бинго перстом пометил возникшую вдали постройку, над которой поднимались дымовые клубы.
— Похоже, предсказанная кузня, — смекнул Торгрим. — Вот что, давай-ка в этот раз я сам поговорю, а ты молчи в тряпочку. И не зарься на кузнечиху! Здешний мастер, как я понимаю, весь при делах, непьющий и суровый, как реморхаз на морозе, к тому же нам может быть полезен, так что не зли его никаким образом.
— А кого я когда злил?
— Меня. Всегда.
— Это у тебя разлитие желчи. Тебя все злят! Мастеровой пьет — ты недоволен, старушка косо глянула — ты в ярости, на национальный вопрос переводишь, увидел в лесу людей при деле — сразу норовишь их буген…
— Вот только скажи это слово еще раз, и я его к тебе применю в полном объеме!
— Во-во, я и говорю, чуть беседу поддержишь — сразу за топор, а не поддержать тоже боязно — сочтешь за неуважение, как влупишь! Ладно, трепись со своим кузнецом сам, только не забудь у него вызнать, как нам дальше ехать, где заночевать, в чем смысл жизни, ну и вообще всякое.
— Смысл жизни-то тебе зачем?
