осваивается, а в такую входит силу, что самолично укрощает цензоров. «Вчера целую почти ночь толковал с Фрейгангом об моей
Кстати, интересно бы узнать, что именно так смущало Андрея Ивановича Фрейганга в «Плотничьей артели». Северный юмор? Вряд ли… А может, то, как от веселого этого юмора переходят мужики к взаимному смертоубийству, и, порасколов друг другу черепа, возвращаются если не к юмору (те, что живые остались), то к спокойствию вполне нераскаянному? Фрейганг, говорят, вообще «имеет обыкновение» задерживать вещи Писемского. В конце концов он их пропускает. Еще бы, если известно, что автор был в Кронштадте принят великим князем Константином Николаевичем на корабле «Рюрик». (Мемуаристы доносят до нас ужас Писемского, пересекающего
Второе, что характерно в этом стремительном взлете: Писемский прокладывает себе дорогу как
Наконец, последнее: почему «Плотничья артель» отдана не в «Современник», а в «Отечественные записки»? Некрасов имеет обыкновение заполучать авторов в свое полное распоряжение; на первых порах Писемский и отдает ему все: в ноябре 1853 напечатан, как мы помним, «Леший», в августе 1854 — «Фанфарон», в феврале 1855 — очередная композиция мотивов из давно оставленной первой повести Писемского под старым названием: «Виновата ли она?». Все это трезвый Некрасов печатает, хотя понимает, что из этого вороха стоило бы печатать лишь «Фанфарона» и «Лешего», однако слава Писемского растет так быстро, что выгоднее брать все. Эта растущая слава позволяет Писемскому уже и несколько манкировать «Современником»: учтем, что в пятидесятые годы из двух главных петербургских либеральных журналов «Отечественные записки» несколько предпочтительнее, во всяком случае, несколько солиднее, — это потом, в шестидесятые годы, «Современник» возьмет безраздельный реванш. У Писемского к тому же свой личный счет с «Отечественными записками»: дважды Краевский пытается его печатать, дважды цензура пресекает, и только с третьей попытки, с помощью «милейшего» Абрама Сергеевича Норова, Писемский наконец пробивается.
В сентябре 1855 года «Плотничья артель» выходит в журнале Краевского.
Теперь уже ясно, что все три крестьянских очерка (икс, игрек, зет) составляют некое единство.
Издатели реагируют немедленно: Печаткин покупает у Писемского право издать все три очерка отдельной книжкой. Цензурное разрешение получено 9 января 1856 года. Тою же зимой книга выходит.
Писемский в эту пору, обмирая от страха, пересекает Волгу «на саласках, которые везут Калмыки», и лед под ним «качается». В числе других даровитых литераторов он, волею великого князя Константина Николаевича, командирован «в Астраханскую губернию и к прочим прибрежьям Каспийского моря» для «исследования быта жителей» и «собрания сведений, до морской части относящихся». Почти весь 1856 год Писемский пропадает в этой поездке, он пишет скучнейшие отчеты, мучается от холода и жары, от действительных и воображаемых болезней, от тоски по дому и по литературной жизни.
Литературная жизнь в столице меж тем кипит.
И «Очерки из крестьянского быта» — в центре вниманий.
Первые отзывы Писемский читает еще в Костроме: на журнальную первопубликацию «Питерщика» немедленно откликаются «Отечественные записки».
Обзор не подписан. Скорее всего автор — Дудышкин. Об этом косвенно свидетельствуют ссылки на прежние замечания в «Отечественных записках» о Писемском, а замечания эти делал именно Дудышкин. Теперь он итожит: «Мы были правы, когда говорили, что талант г. Писемского особенно хорош в эскизах и очерках»! И стиль дудышкинский:
— Надо бы нам похвалить г. Кукольника, ан мы возьмем и похвалим г. Писемского. «Питерщика» мы прочли два раза, и второй раз даже с большим удовольствием, чем в первый. Неподражаемое искусство! Ни длиннот, ни грубостей; ни предвзятых идей…
Сделав автору столь странные комплименты, С.Дудышкин начинает далее обильно цитировать очерк, словно надеется скомпенсировать урон, который понесли «Отечественные записки», упустившие такой текст. Затем следует попытка как–то увязать давешние критические замечания с нынешними похвалами. Делать г. Писемскому замечания, — жалуется Дудышкин, — тяжелая для нас обязанность; все думают, что мы ругаем чужое и хвалим свое… Что делать! Такова уж у нас критика…
Положим, критика «у нас» далеко не «такова», как кажется С.Дудышкину, и очень скоро как раз на примере крестьянских очерков Писемского это докажет Чернышевский, — а вот отзыв «Отечественных записок», увы, остается в пределах рутинной вкусовщины и дешевого балагурства, прикрывающего бессилие мысли. Дудышкин, пожалуй, сам сознает последнее обстоятельство; оно его смутно беспокоит; удивительная вещь, — признается он, — Писемский равнодушен к своим героям, сбивчив в идеях, слаб в интриге, он не работает над характерами и не отличает добра от зла; от чтения его рассказа в голове не остается ни одной мысли… а рассказ хорош!
Подкинув читателям такую головоломку, «Отечественные записки» от решения ее, однако, уклоняются. Через полгода ее подхватывает «Библиотека для чтения».
Сенковский? Вряд ли: престарелый Барон Брамбеус уже плохо держит журнальное кормило, да и серьезный тон статьи мало походит на его патентованное зубоскальство. Чернышевский тотчас же отмечает в своей контркритике, что рядом с сочинениями Сенковского эта рецензия на Писемского, сотворенная с пониманием и сочувствием, выглядит
— За «Питерщика» мы извинили бы Писемскому еще двадцать повестей вроде «Батманова»! «Леший» же даже еще лучше «Питерщика»: тут плюс ко всему еще и занимательность. Но чем же он берет, этот Писемский? То, что он сумел сделаться у публики одним из любимейших беллетристов, — какая–то загадка. Тривиальный рассказчик случаев, открыто игнорирующий законы изящного. Дилетант, подражающий Гоголю во всем низменном и сомнительном. Читаешь — бледно! А перечитываешь — и вдруг убеждаешься, что не он, а ты виноват, ибо это твой вкус испорчен современными рассказами из области крестьянских нравов; Писемский же вопреки «вкусу» словно бы знает какую–то неведомую тебе истину: в нем нет «художественности», но есть что–то, чему мы, к сожалению, не можем найти объяснения.
Эту статью Писемский получает зимой 1854 года в Раменье, и туда же, в деревенское уединение, приходят вслед за «Библиотекой для чтения» два выпуска «Современника» с большой статьей Павла Анненкова «По поводу романов и рассказов из простонародного быта». Той самой, за которую Писемский, как мы помним, изъявлял желание Анненкова зарезать.
Обычно из этой статьи Анненкова историки цитируют то место, где он, определяя замысел «Питерщика», пишет об «огненной, слепой страсти», которая равно «завладевает» как «простолюдином», так и «человеком высшего развития». Иначе говоря, смысл истолкования в том, что и крестьяне любить умеют.
На самом деле Анненков доказывает нечто прямо противоположное. Говоря о равной страсти у простолюдина и человека высшего развития, он допускает это в
