— Почему?
— Вероятно, меня считали желанной, — объяснила она.
— Желанной, какой может быть рабыня?
— Да.
— И никак иначе?
— Нет.
Одна из женщин в зале громко вскрикнула.
— Молчи! — прикрикнула на нее другая, сама еле сдержав крик.
— И потом, — продолжала девушка, — я ведь была дочерью знатного отунга. Думаю, им нравилось держать меня в повозках, нравилось, что им прислуживает женщина, которая когда-то была знатной. Сначала они считали меня слишком гордой и старались, чтобы я как следует поняла, что значит рабство.
— И ты поняла это?
— Да.
Несколько свободных женщин подавили крик, с ужасом глядя на рабыню.
— Нет! Нет! — вдруг сердито выкрикнула одна из них. — Она рабыня!
— Не понимаю, — продолжал расспросы Урта, — почему ты и твои служанки пошли купаться именно в то глухое, отдаленное место, если хорошо понимали опасность.
— Мы сами хотели этого, — сказала девушка. — И я, и все остальные только потом поняли, зачем нас так тянуло в то опасное место — это случилось уже тогда, когда мы оказались связанными и беспомощными. Мы хотели стать рабынями. Вот потому и пошли туда. Мы хотели не иметь другого выбора, кроме как любить и служить, и повиноваться своим хозяевам.
— Нет! Нет! — сердито закричала женщина из зала.
— Кто ты? — спросил Урта.
— Я рабыня, — объяснила девушка. — Я всегда знала об этом, но не осмеливалась признаться.
— Почему же ты осмелилась сказать это сейчас?
— Я познала себя. Теперь я могу говорить так, как хочу, неважно, слышат меня или нет.
— Ты была рабыней герулов?
— Да.
— Но тебя нашли в лесу.
— Я бежала от герулов.
— Значит, ты беглая рабыня.
— Да.
— Мы должны вернуть тебя герулам, — строго произнес Урта.
Она в отчаянии сжалась на стуле.
— Нет, пожалуйста, не надо, господин!
— Она называет его «господином»! — в ужасе воскликнула одна из женщин.
— Он свободный человек, — возразила другая. — Как иначе рабыня может обращаться к нему?
— Да, — согласилась первая.
— Как страшно быть рабыней! — вздохнула одна из женщин и потупилась.
— Почему ты бежала? — продолжал Урта.
— Я боялась герулов, — ответила девушка. — Они презирали меня не только как рабыню, что было справедливо, но и как человека. Моя красота совершенно не защищала меня от них. Они даже не отдали меня одному хозяину, которому я могла бы быть преданной, кому могла бы отдать всю чувственность и постоянно угождать, а владели мной всем лагерем. Каждый мог ударить или убить меня — даже женщина или ребенок, из прихоти или просто из-за раздражения. Это не люди, это совсем другие существа. Мне постоянно говорили, что я не женщина, а человек, человеческое существо. Я подумала, что должна бежать и попробовать вернуть свободу. Но мне нужен хозяин-человек, а не герул. Я женщина, мне нужен мужчина, такой хозяин, который сможет понять меня и обращаться со мной так, как я того заслуживаю. Я знаю, что природа приготовила для меня таких хозяев, и знаю, что принадлежу только им.
— Тебе нравится быть рабыней? — спросил Урта.
— Да.
— Ты любишь подчиняться?
— Да.
— Ты хочешь быть рабыней?
— Да! Да! Да! — крикнула она. — Я хочу быть рабыней! Я хочу быть беспомощной, не иметь выбора, всю жизнь посвятить любви и служению, повиноваться воле моего господина, стоять перед ним на коленях, выполнять его приказы, пытаться угодить ему, как только я могу, изо всех моих сил, лежать в его руках, благодарно и робко, послушно и боязливо, чтобы он обращался со мной властно и жестоко, как с вещью, которая принадлежит ему!
— Раскали клеймо, — обратился Урта к стоящему рядом мужчине. Тот отошел к очагу и пошевелил палкой затухающие угли.
— Ты не против, если твоя рабыня будет заклеймена? — спросил Урта у великана.
— Нет, если это будет сделано хорошо и быстро, — ответил великан.
— Конечно, — заверил его Урта.
— Прогоните рабыню со стула, — приказал Урта, — поставьте ее в грязь, разденьте. Свяжите ей руки за спиной, оставив веревку подлиннее. Когда она очнется, то обнаружит себя нагой и связанной, как и положено рабыне.
— Я дам за нее пять овец, — вдруг громко объявил один из отунгов.
— Кто ты? — обратился к нему великан.
— Китерикс.
— Похоже, в конце концов он ее получит, — засмеялся мужчина в другом конце зала.
— Да еще самым лучшим способом — как рабыню! — подхватил другой.
Мужчины открыто засмеялись.
— Но она моя, — возразил великан.
— Я дам за нее семь овец, — настаивал Китерикс.
— Я подумаю, — пообещал великан.
— Раздуйте огонь, — приказал Урта. — Принесите кабана и зажарьте его, чтобы выбрать героя и дать ему долю.
В зале послышались одобрительные возгласы.
У очага поставили две больших железных опоры на четырех ножках, на которые можно было положить над огнем вертел.
Вдоль стен зала принялись расставлять столы — в два ряда, перед помостом. Это были дощатые щиты, положенные на козлы. Такие столы были обычными у варваров, их можно было разобрать, и крышки хранить сложенными, пока они оставались без надобности. Иногда их хранили в кладовой, но чаще просто прислоняли к стенам. Это помогало расчистить место в зале или большой комнате, ради удобства и при необходимости. Скамьи обычно тоже составляли вместе у стены.
Четверо мужчин внесли насаженную на вертел тушу огромного кабана.
Вскоре запах жарящегося мяса начал наполнять зал.
Великан спрятал меч в ножны.
Он сидел за столом вместе с Ульрихом, которого встретил в лесу раньше, во время ночной стоянки.
Один из тяжелых столов на крепких козлах был поставлен перед помостом так, что противоположный его конец достигал расположенного в центре зала очага.
— Что это за стол? — поинтересовался великан.
— На него поставят жареную тушу кабана, — объяснил Ульрих.
— И тогда от нее отрежут долю героя?
— Да.
— Чей пустой трон стоит на помосте?
