Достаточно сказать, что он ни разу не ходил на танцы...
Когда дон Херонимо говорил, складки жира на его шее тряслись, как желе. Он был воплощением динамизма и веселья. При виде этого жирного туловища, насаженного на вращающийся стул, Паэс внезапно припомнил обложку экономического журнала, который выписывал его отец. Толстый лысый господин в очках, подобно доброму волшебнику, простирал вперед руку: «Улыбайтесь. Это увеличит ваши доходы». Мысленно он послал толстяка к черту, однако улыбка не сошла у него с губ.
— И вы пришли попросить у меня разрешения. Ну, ну... Итак, вам нравится механика... Ах, нынешние молодые люди интересуются всем на свете... Вы раньше водили машину?.. Да, конечно... Давно?.. Габриэль сказал, что проверка прошла удачно. Сколько вам лет?
— Восемнадцать,— ответил Луис, стараясь выразить своим взглядом сложную гамму добродетелей, столь почитаемых в примерном молодом человеке: внимание, уважение и восхищение старшими.
— А вы принесли поручительство вашего отца? До двадцати одного года мы не можем разрешать вам, если...
«Тра-та-та-та». Очки в роговой оправе придавали ему еще более самодовольный вид. «Умейте улыбаться, и тогда...» Луис с самого начала разговора ожидал этого вопроса, и теперь уныние, выразившееся на его лице, казалось весьма убедительным.
— Нет, я не знал... Перед отъездом папа сказал мне, что все согласовано... У меня и в мыслях не было...
— Ваш папа сейчас в отъезде?
— Да, уже две недели.
Луис вспомнил рецепт и еще усердней изобразил на своем лице улыбку. «Она должна быть,—подумал он,—печально-меланхоличной, как у примерного юноши, который совершил оплошность, и в то же время выражать непоколебимую уверенность во всемогущей власти взрослых». Луис жалел, что не может посмотреть на себя в зеркало, но по лицу Кортесара догадывался, что играет неплохо.
— Досадное недоразумение,— сказал дон Херонимо.
Ласковые глаза юноши вновь устремились на него с мольбой
о помощи.
— Я был уверен, что все в порядке... ,
В голосе Луиса прозвучало такое отчаяние, что толстяк начал колебаться. «Один раз...» Так жестоко было разочаровывать молодого человека, который решил научиться полезному делу. Дон Херонимо всегда повторял: «Не надо никому чинить препятствий».
— Хорошо. Я посмотрю, что можно сделать. Правило гласит вполне определенно: нельзя доверять несовершеннолетним автомобиль без поручительства родителей. Но когда речь идет о таком старом друге, как ваш отец...
Он встал и уже в дверях послал Луису ободряющую улыбку.
— Подождите минуточку. Кажется, у Габриэля заготовлены все документы.
Оставшись одни, молодые люди переглянулись, и Луис скорчил рожу.
— Видал борова?! «Ах, нынешняя молодежь такая любознательная. Ваш папа...» Ну и скотина!
— Еще воображает! О таких типах надо книги писать.
— «Постараюсь сделать все,,что возможно». Постараюсь... постараюсь... Ох, и дам же я ему...
— Не ори так. Он может услышать.
— Пусть слышит. Сам меня довел.
Луис достал портсигар и закурил сигарету.
— Такие типы действуют мне на печенку.
— Да помолчи ты! — цыкнул Кортесар.
Луис взял со стола пепельницу и сунул в карман.
— Ты что?
— Возьму себе. Дома пригодится.
— Не дури. Он догадается.
— Подумаешь. Не будет же он нас обыскивать.
Только что разыгранная комедия оставила у Луиса неприятный осадок, хотя таким способом он хотел успокоиться.
— Ты спятил,— сказал Кортесар.
Он с изумлением следил за спокойной отвагой друга. Паэс не обращал на него никакого внимания. Развалился в кресле и, попыхивая сигаретой, огляделся кругом. Свет, сочившийся сквозь занавески на окнах, походил на мутный лимонад. На журнальном столике лежал вестник светской хроники. Луис наугад раскрыл его. «В своем особняке на улице Серрано маркиз де Лерига устроил прием для выдающихся представителей мадридского общества. На фотографии: уголок зала. Обратите внимание на консоль в стиле Людовика XV и золототканный фламандский гобелен». Луис скривил губы. Голос друга вывел его из задумчивости.
— Нам еще надо раздобыть тысячу песет. Пока они не будут у нас в кармане, мы ничего не добьемся.
— Не беспокойся. Достанем.
— Интересно, как это?
— А разве мы уже не получили водительские права? Ты тоже не верил в это.
— Деньги совсем другое. Их никто не даст взаймы.
— Я тебе говорю, достанем. Не пройдет и недели, как у нас будет машина.
— Особенно, если ты возмешься за это дело...
— А почему бы и нет.
Зевая, он обернулся к окну. На небе сгущались тучи, и с каждой минутой становилось все темнее. В тревожном молчании застыли деревья и кусты. На неподвижной, как фотография, улице нелепо двигались прохожие. Луис задернул занавеску.
— Послушай,— сказал Кортесар.— А если этот старикан встретит твоего отца?
Паэс успокоил друга.
— С правами в кармане мы...
Он вдруг замолчал, и на его губах заиграла прежняя улыбка. Дон Херонимо возвращался с бланком в руках. Садясь, он повернул вращающееся кресло градусов на тридцать.
— Как видите, безвыходных положений не бывает. Уж если человек задался какой-то целью, рано или поздно он ее добьется.— Дон Херонимо улыбнулся.—Друг мой, ваше дело улажено. Мы заполнили бланк так, словно поручительство уже дано, и, как только ваш папа приедет, он его подпишет.
Луис улыбнулся с очаровательным подобострастием.
— О, благодарю вас!
И пока дон Хероннмо подписывал документы, приятели обменялись торжествующими взглядами.
— Как приятно помочь молодым людям, которые стремятся к знаниям...
«Тра-та-та, завел шарманку...» Морщины, складки, жировики, живое сало. Толстяк говорил с удвоенным энтузиазмом. За круглыми стеклами очков глаза его походили на голубые пуговки с молочно- белой каймой. Любезным голосом он осведомлялся, покатает ли Луис в машине своего «папу». «Обязательно,— думал Луис,— покатаю, только девочек». Он пожал пухлую руку и вышел из кабинета, пообещав в скором времени прийти вместе с отцом.
Вот уже несколько дней, как атака на нервы домашних, которую он вел, достигла высшего напряжения. Все водопроводные краны постоянно были отвернуты, гобелены в гостиной прожжены, ковер усыпан окурками. Он припомнил, как прошло последнее рождество, елку, которую купила донья Сесилия, свечи, игрушки и елочные украшения. На столе лежали подарки: у каждого места, рядом с прибором, красовалась написанная от руки карточка: «для папы», «для мамы», «для Луиса»... Люстра была погашена, чтобы создать в комнате более уютную обстановку. Когда Луис пришел домой, дон Сидонио крепко обнял его. Отец был в бумажной шляпе, которая держалась на резинке, он открывал шампанское, без умолку болтал и всячески показывал, что вспышка гнева, приключившаяся с ним накануне, была полностью забыта. Дон Сидонио твердо верил, что Луис поступил осенью в школу инженеров, и известие об обмане как громом поразило его, но он решил оправдать сына. Вероятно, он сам слишком старомоден. «Да, должно
