— Никто не знает, что думает о нем другой и что он может сказать за спиной товарища. Доверяться значит действовать вслепую. Никто не поручится, что будет держать язык за зубами и не станет болтать. А ты в свое дело и так уже посвятила двоих. Если,— добавил он вопросительно,— ты не говорила об этом с кем- нибудь еще?
— Нет,— ответила Анна,—я никому ничего не говорила.
— Хорошо. Двоих вполне достаточно.
— Я бы от всего отпиралась...— сказала Анна.— Ведь улик не было бы...
33
— Ради бога, не наивничай. Запела бы как миленькая. Ты знаешь, что случилось с канарцами.
2 Хуан Гойтисоло
Агустину доставляло тьствпе унижать ее. Уже больше двух часов Анна наход^ УДОВ(>го мастерской после безуспешных попыток связаться с HirJacb Урибе. От ее уверенности в том, что она составила блестя че?е'цлан, Мендоса в несколько минут не оставил и следа, и ь!?'!1 ее сменилась стыдом и замешательством. радостг
— Если мой план кажется тебе таким плохим, скажи, что бы ты сделал на моем месте
Она произнесла это ирерьп**1СТ0' в явном смущении, вызвав у Мендосы легкую улыбку. Kaii<rlPe^Ka захлопала крылышками, и это на некоторое время отвлекло его внимание; птичка уселась на абажур и легонько покачивала^-
— Для осуществления такого дела необходимо несколько человек. Пока один будет действовать, остальные будут прикрывать его, заметать следы. И тут вступает в силу очень важный фактор. Каждый из нас имеет перед тобой большое преимущество. Мы вне подозрений. На детей буржуа никто не подумает. Особенно когда речь идет о воровстве.
Анна нервно теребила кисточки, разбросанные по столу.
— Ты думаешь обо всем рассказать своим приятелям? /
— Да, если ты хочешь, чтобы я помог тебе. И поверь, не сдшт это откладывать. Мы должны действовать быстро и решительно. Тот, кто пойдет на дело, должен заботиться о своей безопасности, пока не выйдет на улицу. А там, на углу, его будет ждать машина с включенным мотором, которая в десять минут доставит его на другой конец Мадрида. А потом, когда это будет нужно, несколько человек поклянутся, что во время покушения он был в Карабан- челе и играл с приятелями в кости. Вот как делаются дела.
Анна опустила голову.
— Тогда?..
— Прежде всего оповестить всех.
— Кого же?
— Риверу, Кортесара, Давида, Паэса...
— Ты так думаешь?
— За ними слово. Мне кажется, все они только и ждут подобного случая. Если им не понравится, они всегда могут отказаться.
Девушка колебалась.
— А не лучше было бы... нам двоим.
— Только без дешевки. Дела делаются серьезно или совсем ые делаются.
— Ладно. Ты сам знаешь, что больше подходит, и их знаешь лучше меня.
В наступившей тишине вдруг раздалась странная, почти фан-тастическая трель подаренной Лолой канарейки..
Из кабинета сеньора Паэса пропала коллекция марок. В тот день, возвращаясь из конторы домой, дон Сидонио приобрел несколько экземпляров очень ценных марок Соединенных Штатов Венесуэлы у одного коллекционера с улицы Маркиза де Кубас. Когда дон Сидонио уже собирался положить их в свой альбом, то с изумлением установил, что альбом исчез. Замок в комоде был сломан самым варварским образом, вор даже не попытался скрыть следов своего преступления.
Дон Сидонио, как человек, любящий во всем порядок, прежде чем что-либо предпринять, решил посоветоваться по этому поводу с женой. Как он и предполагал, разговор был недолгим. Вот уже несколько месяцев, как он подозревал сына. Мальчик...
Держа в руке конверт с новыми марками, дон Сидонио направился в кухню, где жена готовила ужин.
— Сесилия.
Донья Сесилия, вынимавшая в эту минуту булочки из духовки, вопросительно посмотрела на мужа.
— Пропал альбом с марками,— сказал он.
Жена непонимающе смотрела на него.
— Твои марки?
— Да, кто-то украл их сегодня днем. Сломал замок в комоде и унес альбом.
Донья Сесилия, словно выжидая, неторопливо вытерла о передник испачканные в тесте руки.
— Когда ты это заметил?
Дон Сидонио задумался.
— Только что. Хотя, если не ошибаюсь, днем я тоже заметил что-то странное. Когда спал после обеда.— Он нерешительно добавил: — Но, может, это мне только приснилось.
Не произнеся больше ни слова, дон Сидонио проводил жену в кабинет. Вместе они осмотрели сломанный замок, щепки. Вор не тронул двух связок документов и папку с акварелями. Две гаванские сигары тоже пропали.
— Ты думаешь, он? — спросила донья Сесилия.
Дон Сидонио в нерешительности замялся.
— Не знаю...
Молча они пришли к единому выводу. Подозревать сына было унизительно, но все говорило против него.
— Можно пойти посмотреть,—сказал дон Сидонио.
Они направились в спальню сына; донья Сесилия зажгла свет.
В комнате, как обычно, стоял страшный беспорядок. Луис всегда старался тратить как можно меньше сил. Покурив, он оставлял окурки прямо в кресле. Выходя из уборной, не спускал воду. Никогда ни с кем не здоровался, никогда не отвечал на приветствия других. Словом, эгоизм освобождал его от чувства долга.
Постель была разбросана и испачкана, весь пол усеян окурками и бумажками. Донья Сесилия в отчаянии взирала на все это.
— И так надрываешься целый день. Сил нет прибирать в этом хлеву.
Дон Сидонио наклонился и поднял с дорожки окурок сигары.
— Что еще? — спросила жена.
— Кажется, моя.
Донье Сесилии было невыносимо стыдно высДгшивать обвинения против Луиса. Со свойственной ей кротость^ и всепрощением она объясняла проступки сына его неопытностью. «Молодые люди все одинаковы»,— повторяла она себе. И продолжала боготворить своего отпрыска.
— Сигары похожи одна на другую.
Дон Сидонио поднес окурок к носу; раздув ноздри, принюхался.
— Нет, жена, я знаю, что говорю.
Донья Сесилия не сдавалась. Она боялась обвинить сына без достаточных на то оснований и хотела быть чистой перед самой собой.
— То, что эти сигары одного сорта, еще ничего не доказы-вает,—возразила она.—Он сам мог купить такие же сигары, как у тебя.
Но она тут же пожалела о сказанном. С тех пор как Луис в прошлом году отказался учиться, ни она, ни муж не давали ему денег. Изредка она тайком совала сыну пять дуро, и Луис клал их в карман, даже не подумав поблагодарить мать. Он был твердо убежден, что все обязаны оказывать ему услуги, а он вовсе не
