встречался я с участниками, уже потерявшими все шансы попасть в финал. Однако на этом пути меня ждал сюрприз...
В 16-м и 17-м турах я сделал ничьи, а в 18-м мне предстояло встретиться с московским мастером В. Люблинским, которого, кстати, я знал с детских лет. Утром в день тура он позвонил мне и спросил:
Ты согласен на ничью?
Согласен.
Конечно, ничья тебя устраивает,— продолжал тот.— Ну хорошо, встретимся за обедом.
Когда мы сели за стол, он предложил заказать водки. Как правило, во время турниров я строго соблюдал режим и к алкоголю не притрагивался.
Но ведь мы согласились на мировую,— подумал я,— понастоящему бороться не придется. И предложение принял.
На игру мы отправились в приподнятом настроении. Мой противник, игравший белыми фигурами, пожертвовав пешку, разыграл острый гамбит Эванса.
Ничего себе игра на ничью! — пронеслось у меня в голове.
До конца тура оставался час, когда я решил предложить ничью, хотя истины ради скажу, что позиция белых была в тот момент несколько лучшей. Затянувшись сигаретой, мой противник выпустил на доску, прямо мне под нос, струйку дыма и бросил:
Играй!
Только тогда я понял, что меня просто надули.
Настроиться на боевой лад было непросто: обида и возмущение давали себя знать. Партия была отложена, но при доигрывании спастись мне не удалось. Когда я сдался, противник, виновато улыбнувшись, произнес:
Извини, у меня расшатаны нервы, да и больно очков маловато!
К счастью, даже неожиданное поражение не испортило моих шансов на выход в финал. Итоги турнира были таковы: первый — Петросян, второй — Геллер, на третьем-четвертом местах Болеславский и я. Первый этап на пути к желанной цели был благополучно преодолен.
Финал XIX чемпионата страны осенью 1951 года собрал поистине выдающийся состав, назову лишь некоторых: чемпион мира М. Ботвинник, претенденты на мировое первенство Д. Бронштейн, В. Смыслов, П. Керес, А. Котов, С. Флор, И. Бондаревский. Им противостояли молодые мастера Т. Петросян, Е. Геллер, М. Тайманов, А. Аронин, И. Липницкий. В эту группу входил и я.
Здесь нужно небольшое отступление. Считается, что шахматы отражают жизнь. На эту тему исписано немало бумаги, приведена масса всяких измышлений и домыслов. А ведь на самом деле все так просто.
В столице Норвегии Осло можно видеть скульптурный комплекс, называемый «древом жизни». Это высоченная колонна, по которой карабкаются вверх голые люди. Их сотни, они упрямо лезут вверх, опираясь и одновременно отталкивая друг друга. Этот комплекс в гротесковой, натуралистичной манере отражает ту скрытую борьбу, которую люди ведут в повседневной жизни за место под солнцем.
А разве в спортивных, в том числе и шахматных состязаниях не происходит то же самое? Ведь путь к победе, путь наверх в переносном смысле проходит по головам и плечам других участников. Выигрывая партии от тура к туру, мы одновременно отбрасываем назад соперников.
Однако этого мало: в шахматах есть то, чего нет, как правило, в других видах спорта: за шахматной доской нередко можно видеть людей разных поколений — отцов и детей, даже дедов и внуков. Ведь карьера шахматиста длится очень долго — более четверти века, а то и полсотни лет. Это значит, что шахматы в самом сокровенном виде отражают то, что в реальной жизни происходит скрыто: борьбу поколений.
В этом легко можно убедиться, рассматривая таблицы чемпионатов страны. Не всегда эта борьба носила явный характер, но в истории наших шахмат были турниры, когда поколения сходились прямо стенка на стенку. Например, VII первенство СССР 1931 года, когда молодое поколение, возглавляемое Ботвинником, заявило о себе во весь голос. Таким же явилось XIX первенство. Здесь нужно отметить, что, естественно, ни чемпион мира, ни его ближайшие соперники Бронштейн, Смыслов и Керес в отборе в межзональный турнир не участвовали. Поэтому, чтобы попасть в межзональный турнир, нужно было войти в первую пятерку, не считая вышеупомянутого квартета. Хотя в результате чемпионом страны стал Пауль Керес (причем уже в третий раз), борьба за место в межзональном турнире кончилась полной победой молодежи, родившейся уже после революции. Второе-третье места разделили Ефим Геллер и Тигран Петросян, опередившие и Ботвинника (5-е место), и Смыслова (4-е). А 6-7-8-е места с Бронштейном разделили Марк Тайманов и я. Из старшего поколения в заветную пятерку вошел лишь Сало Флор. Позади остались и Александр Котов, и Игорь Бондаревский.
Оставалось подвести итоги отбора, публично объявить, кто же поедет на межзональный турнир.
Однако Спорткомитет был явно не готов к тому, чтобы признать победу молодежи закономерной, и принял поистине соломоново решение. Объявили список кандидатов на участие в межзональном турнире, причем в него, кроме нашей пятерки и Флора, вошли Котов, Бондаревский, а также вообще не вышедшие в финал первенства Лилиенталь и Толуш.
К сожалению, я тогда не слишком разбирался в подобных тонкостях, считал, что принцип спортивного отбора — дело святое. И мог за это поплатиться...
Межзональный турнир должен был состояться только через год, осенью 1952 года. В качестве дальней подготовки к нему я решил уделить внимание своему здоровью. За годы войны из-за плохого питания и недостатка витаминов мои зубы оказались в плохом состоянии, а после войны, разрываясь между работой и шахматами, у меня все не хватало времени, чтобы ими как следует заняться.
Когда я пришел в институт протезирования, профессор-консультант, обследовав мой рот изрек:
Все зубы убрать и делать вставную челюсть!
Помилуйте, профессор! — вступилась за меня лечащий врач.— Он ведь еще молодой человек. Ему нет и тридцати.
Нет и тридцати? А рот как у пятидесятилетнего.
К счастью, лечащий врач, которой я по гроб благодарен, не согласилась с суровым приговором профессора. Часть зубов вырвала, часть привела в порядок и поставила мосты, которые долгие годы служили мне верой и правдой.
В то время, когда я занимался зубами, мне пришлось одновременно играть в очередном первенстве Москвы. Оказалось, что быть профессионалом — тоже имело свои минусы. Мне платили стипендию за игру. Отказаться от турнира было нельзя. Чувствовал я себя отвратительно: одолевали так называемые пульпитные боли, возникающие при обточке зубов. Плохо спал, сильно нервничал, и это самым пагубным способом сказывалось на игре. Я допускал просмотры, грубые зевки, постоянно находился в цейтноте. И занял 13-е место при 16 участниках. Это был провал.
«Завалившись» в первенстве Москвы, я тогда еще не понимал, что надо мной нависла угроза вылететь из межзонального турнира.
А тут как на грех еще одна неудача. Очередной полуфинал XX первенства страны в Минске я начал просто катастрофически, проиграв первые три встречи. Затем, правда, выправил положение. К предпоследнему туру ситуация была такова — выигрывая партию, я не только выхожу в финал, но и занимаю первое место. Однако я играл черными, и противник у меня был серьезный. Утром в день тура меня пригласили потренироваться с местной волейбольной командой «Динамо», и я сыграл несколько сетов. Это было непростительной ошибкой: перед важными, решающими встречами следует всячески избегать расхода нервной и физической энергий. Когда после обеда я сел за доску, меня сразу же стало клонить ко сну. Я быстро получил прекрасную позицию, но голова работала плохо, и, допустив грубую ошибку, признал свое поражение. В итоге разделил 5—6-е места с Флором и в финал не попал.
Вскоре после возвращения в Москву я был вызван в Спорткомитет, и заместитель председателя М. Песляк предложил мне стать секундантом кого-нибудь из участников межзонального турнира. Это означало крушение всех надежд, всех планов. Кстати, как выяснилось, наша группа кандидатов на участие в межзональном стала быстро редеть. Потерявший амбиции Флор вообще не претендовал на место в пятерке, а предпочел быть тренером Тайманова. Его примеру последовали Бондаревский, согласившийся тренировать Геллера, и Лилиенталь — Петросяна.
Стать секундантом я категорически отказался и, покидая Спорткомитет, решил, что с шахматами надо
