А в ответ — молчаливый взгляд исподлобья. Бесермен цепко следил за всадником, прижимая к животу суму с оборванными лямками.
Тимофей попытался заговорить с незнакомцем на других наречиях, которые знал. Увы, впечатление складывалось такое, будто незнакомец не понимал ни одного человеческого языка. Или не желал выказывать понимание. На слова Тимофея бесермен никак не реагировал. Раненый и безоружный, он только злобно зыркал глазками-щелочками. Хотя безоружный ли? Таким взглядом обычно смотрят, когда измысливают какую-нибудь пакость. Когда живота лишить хотят.
И что у него, интересно, там, за широким поясом, куда потихоньку тянется правая рука?
Нет, не тянется уже. Дотянулась!
Дернулась — резко и быстро. На неожиданный, неуловимый бросок — одной лишь кистью, с подкруткой — Тимофей отреагировал скорее интуитивно, чем по велению разума. Вскинул щит, заслоняя лицо, запоздало вспоминая о конном немце, которого тоже… вот так же…
Он едва-едва успел прикрыться! Тук-тук-тук — простучало по кожаной обивке. Опустив щит, Тимофей с изумлением обнаружил над умбоном три маленьких дырявых диска с бритвенно-острыми лучами. Черные, похожие на плоские стальные звезды, они еще слабо подрагивали, не желая успокаиваться.
Крысий потрох! Не закройся он щитом, все три «звездочки» угодили бы в лицо. Пара — так уж точно!
Впрочем, метательные звезды и без того сделали свое дело: на время отвлекли его внимание. На краткое время, на пару мгновений всего, но и этого хватило. Когда Тимофей вновь глянул на незнакомца, тот уже бежал. Не от него — на него!
— Э-э-э!
Тимофей попытался было осадить прыткого иноземца, потеснить конем, свалить с ног. Рука потянулась к мечу. А бесермен, подскочив к гнедку почти вплотную, вдруг прыгнул вверх. Будто взлетел.
Воздух разорвался от короткого пронзительного выкрика-выдоха.
Тимофей и не предполагал, что человек способен прыгать так высоко. И так оглушительно кричать. Не догадывался он и о том, что человеческая нога может бить настолько сильно.
А ударила Тимофея именно нога прыгуна. В правый бок, под дых, под пластину нагрудного зерцала. Будто ослопом шарахнули! Кольчуга и толстый поддоспешник смягчили удар, но ненамного.
Да, подобной прыти от раненого пешца Тимофей не ждал, а потому и не успел покрепче усесться в седле. Наоборот, потянувшись к мечу, всем телом подался влево. Вес щита тоже пришелся на левую сторону. И — как нарочно — конь, испуганный внезапным прыжком и криком черного бесермена, дернул головой, вырывая повод из пальцев.
Удар прыгучего иноземца сбил дыхание и лишил равновесия. А дальше все уже шло само собой. Нога выскальзывает из стремени. Тимофей катится с седла, как с ледяной горки.
Вообще-то они упали оба — по разные стороны от гнедка. Тимофей поднялся сразу, уже с обнаженным мечом. Как ему казалось — сразу. Однако треклятый бесермен, не обремененный доспехом, оказался еще проворнее. Пустующее седло он занял первым, так и не выпустив свою суму.
Гортанный выкрик. Звонкий шлепок по крупу. Теперь беглец в черном бил чужого скакуна не мечом, а голой рукой. Но бил так, что гнедок Тимофея сразу сорвался в галоп.
Однако домчать седока до спасительного леса не успел.
Бельгутай ринулся наперерез. Вслед беглецу взвилась змеящаяся петля. Захлестнула наездника…
Сколь бы ловкой бестией ни был этот черный бесермен, но от татарского аркана не смог уйти и он. Волосяная веревка выдернула темную фигуру из седла, сбросила в траву. Наземь упала и сумка беглеца.
Бельгутай, не давая жертве опомниться, погнал лошадь по кругу. Нойон волок визжащего пленника за собой, затягивая петлю все туже, сильнее. Степняк скакал до тех пор, пока черная одежда иноземца не превратилась в лохмотья, набухшие от свежей крови и сока луговых трав. Когда же добыча перестала трепыхаться, Бельгутай остановил лошадь, спешился, отмотал веревочный конец от седельной луки и, сплетя еще одну петлю, направился к полоненному.
Тимофей поспешил на помощь. Бегом — на своих двоих. Меч болтается в ножнах, щит — на левой руке. На языке — бранные слова. В душе клокочет ярость. Надо ж было так опростоволоситься! Чтоб пеший да безоружный вышиб конного и вооруженного из седла! Позорище! А впрочем, сам виноват. Внимательнее надо быть с чужеземными бойцами.
Пленник, не шевелясь — утихомирился наконец-то, сердешный! — лежал на спине. Локти притянуты к бокам. Петля, плетенная из жесткого конского волоса, туго впечаталась в руки, грудь и спину. Одежда подрана, лицо исцарапано.
Бельгутай предусмотрительно подступил к беглецу сбоку, осторожно склонился над безжизненным телом, набросил веревку на согнутые ноги.
И безжизненное тело ожило.
Увы, проявленная осторожность не уберегла степняка. Иноземец вдруг резко, словно детская игрушка-волчок, крутнулся на спине, развернулся всем туловом. И как был — из лежачего положения — обеими ногами лягнул Бельгутая в лицо.
Отпрянуть нойон не успел. А двойной удар черного бесермена оказался, видимо, не менее сильным, чем тот, что давеча вышиб Тимофея из седла. Шлем с поднятой личиной-тумагой слетел с головы Бельгутая, сам степняк рухнул навзничь, словно сбитый булавой.
Проклятье! Тимофей кинулся к лежащему полонянину.
Ан нет, не к лежащему уже!
Человек в петле еще раз сильно дрыгнул ногами. Без помощи рук, одною лишь спиной оттолкнулся от земли, подбросил себя вверх. Изогнулся дугой, словно червь, легко вскочил на ноги. Метнулся в сторону. И ведь не к спасительному лесу побежал, а опять — к суме своей! Бежит, быстро-быстро перебирая ножками, на ходу подергивая плечами, старается высвободиться из тугой петли. А следом тянется веревочный хвост.
Вот на него-то и наступил Тимофей. Прижал ногой покрепче.
Беглец упал.
Тимофей дернул веревку на себя, наново затягивая петлю. Неугомонный бесермен начал яростно биться и извиваться на земле. И — надо же! — выскальзывал-таки из пут. Не человек — угорь в человеческом обличье…
— Бельгутай! — позвал Тимофей — Бель-гу-тай!
Степняк приподнялся из травы, ошалело мотая головой, постепенно приходя в себя после страшного удара.
— Держи крепче!
Тимофей бросил татарину конец веревки. Сам ринулся к темной фигуре, возившейся в траве.
Бельгутай натянул веревку. Тимофей подбежал к полонянину. Уже наученный горьким опытом — своим и чужим, — уклонился от ноги, целившей под полумаску шлема. Навалился сверху, придавливая маленькое верткое тело щитом, как змеюку — камнем. Тело под щитом в самом деле шипело по-гадючьи, норовило высвободиться, лягнуть, укусить. Щуплого на вид бесермена — даже раненого, даже опутанного веревкой и полузадушенного — одолеть оказалось непросто.
Но — не невозможно.
Улучив момент, Тимофей размахнулся как следует…
Пудовый кулак обрушился на голову иноземца. Одного удара оказалось достаточно. Тело под щитом вмиг обмякло. И теперь-то уж, похоже, по-настоящему. Тимофей снял шлем. Утер пот со лба. Кто бы мог подумать, что с одним человеком будет столько хлопот?!
Подошел, потирая разбитые губы, Бельгутай. Неодобрительно покачал головой.
— Убил? Плохо, Тумфи, очень плохо. Мне нужен был живой пленник. Мертвый ничего не скажет.
— Не кручинься, — отмахнулся Тимофей. — Авось жить будет.
— Будет? — недоверчиво прищурился татарин. — Знаю я вашего урусского авося. И как кулаком быков
