Предчуствие беды

они и впрямь на бандитов похожи…

— А где у вас все? В доме никого…

— На базаре. Они с утра где-то машину раздобыли и уехали на базар. Сегодня улетаем, надо поспеть.

— А вы почему не поехали?

— А у меня денег нет.

— Как так?

— А вот так. Я уже была на базаре вчера, купила кое-то и все деньги истратила. А у Миши, у всех денег не знаю сколько, они и вчера покупали — вон мешки у стены стоят. И сегодня еще поехали…

Эх, Наташа… Как ты только на такое место то попала… блатное. На такие места пробиваются… семи местами как говорится. А ты с виду — не похожа на такую, которая всеми местами пробиваться будет.

На улице загомонили, послышались шаги. Напрягся, как бы невзначай опустил руку к карману, в котором, вопреки всяким инструкциям хранился ПМ, снятый с предохранителя и с патроном в патроннике. Этому научил отец — они в СМЕРШ по-другому оружие и не носили.

— Кажется, приехали…

В дом ввалились трое мужиков, шумные, веселые, загорелые, нагруженные какими-то тюками и баулами…

— О, Наташка… Только мы отлучились, а она уже с мужиком! — весело сказал кто-то

Я поднялся с места, выделил взглядом самого старшего из вошедших.

— Юрий Николаевич…

Тот кивнул

— Да, сейчас. Сейчас…

Сбросив с плеча одну сумку, он вышел и дома за другой. Какие тут к чертям тридцать килограммов, тут за сотню…

— Пойдемте.

Вышли за дом, туда же, где я познакомился с Наташей

— Я от…

— Владимира Владимировича. Я понял. Принесли?

— Да

— Давайте…

Я протянул несколько листов бумаги, запечатанные в обычный конверт, летчик небрежно сунул конверт в карман

— Следующий раз я буду через две недели. Приходите, если будет ответ — отдам.

Долго. Недопустимо долго. За две недели в Афганистане может произойти все что угодно. Интересно — хоть кто-то в Москве это понимает?

Ровесником пилот Владимиру Владимировичу не был. Интересно, почему он у него на связи? Может как и я — сын старого друга? Сыновья часто идут по стопам отцов, вступая в конечном итоге в бой вместо них.

— И еще… — я остановил уже собравшегося уходит Юрия Николаевича

— Да?

Я вытащил из кармана толстую пачку денег, фиолетовых двадцатипятирублевок, самых ходовых купюр тогда из крупных, пятидесятки и сотки ходили меньше и были под подозрением, и еще мелких чеков Внешпосылторга

— Из Москвы привезите что-нибудь. Хорошо? Иначе будет непонятно, зачем я сюда хожу.

Пилот улыбнулся

— Понимаю. Что привезти?

— Да так… Сами понимаете, кипятильники там… Только не съестное.

— Хорошо.

Выходя, я вдруг понял, что с Наташей я так и не попрощался…

Кабул. Аэропорт 30 августа 1979 года

Кортеж машин, возглавляемый старым Зил-131, битком набитым сорбозами — такой же автомобиль замыкал кортеж — продвигался к аэропорту по шумным, забитым транспортом улицам Кабула. Ехавшая впереди машина Царандоя — старая милицейская Волга Газ-21, переданная в качестве помощи безвозмездно, едва успевала перекрывать дорогу.

В третьей, если считать с начала кортежа, автомашине, в старой черной советской Чайке на кожаных, немилосердно палящих в жару сидениях сидел человек. У него в автопарке, оставшемся еще от Дауда были достойные машины, в том числе старый Мерседес-600-пульман, но он предпочитал менее удобную Чайку, потому что главе социалистического государства не пригоже ездить на Мерседесе. Если и все остальные было бы так же просто…

В машине сидел глава государства, глава победившей партии. Сидел человек, который в свое время клялся старому и мудрому Ульяновскому в том, что построит в Афганистане социализм за несколько лет. С тех пор прошло совсем немного времени — но те клятвы теперь вызывали у этого человека горькую усмешку.

Построили… Непонятно только что.

Вчера к нему домой пришел Ватанджар. Сержант Ватанджар, который еще в семьдесят третьем помог взойти на престол принцу Дауду — а теперь один из тех немногих сторонников, которые у него еще оставались. Один из таракистов.

Таракисты… Ну не глупость ли.

Таракисты и аминисты. Партия, едва сплотившаяся на почве разгрома парчамистов, фракции предателей, задумавших государственный переворот, раскололась вновь. Теперь уже на тех, кто послушен воле генерального секретаря партии и на тех, кто послушен воле его заместителя. Партии снова не было, расколотая партия — это не партия.

Интересно, а если убрать Амина — как расколется партия тогда? Кто сделает новую ставку? Маздурьяр? Ватанджар? Сарвари?

Насколько можно верить самой четверке?

Насколько можно было верить самой четверке — вот вопрос, который теперь волновал Тараки? После того, как Амин уйдет со сцены, он останется наедине с ними, с четырьмя. У них будет все — оборона, царандой, безопасность. Сейчас страх перед Амином объединяет их. А что будет, когда Амина не станет?

Против кого они тогда будут дружить? Против него самого? Или друг против друга, уничтожая последние оплоты стабильности в только что созданном и еще очень уязвимом государстве.

Почему мы можем дружить только против кого то. Почему мы не можем просто дружить. Просто дружить, быть товарищами как мы сами себя называем. Слово то какое… товарищ. Равный себе, занятый тем же что и ты сам. Товарищ…

А решение — надо принимать. Причем прямо сейчас, не терпя отлагательства. И решение должен принять именно он — иначе его может постигнуть судьба короля Захир-шаха. Тот уехал на лечение в Швейцарию — даже не ведая, что двоюродный брат предаст его и в страну ему уже не суждено будет вернуться. То же самое может случиться и с ним — даже вчетвером, даже занимая ключевые министерские