— Кто он? — снова спросил Папа.
Хорошо еще, что монсиньор наконец-то решил вмешаться:
— Брат Гаспар Оливарес из ордена братьев-проповедников, помимо прочего автор книги «Аз есмь Сатана», прославленный экзорцист.
— А, да, мы знаем, кто это, — сказал Папа, мигая, словно его слепил яркий свет, и одновременно лаская потягивавшегося кота. — Мы очень желали с вами познакомиться. Но садитесь же, сын мой, садитесь.
Брат Гаспар, естественно, не повиновался, учитывая то обстоятельство, что он и без того уже сидел.
Папа выдвинул ящик стола и стал в нем шарить.
— Куда же мы это положили? Нигде нет. Кто-то постоянно перекладывает наши вещи, — сказал он, бросая обвинительный взгляд на монсиньора Ванини, после чего возобновил поиски. — А, вот они, — добавил он, выуживая из бумаг очки в золотой оправе. Водрузив их, он живо огляделся и несколько резко добавил: — Зачем вы приехали?
— Что? — переспросил брат Гаспар, не в силах скрыть удивления.
— Да, да, зачем? Или вы тут проездом?
Гаспар не знал, что отвечать.
— Вы турист? Приехали по туристической путевке? — спросил Папа. — Уже посмотрели наши музеи? И что, понравилось? Мы находим это зрелище возвышенным, — сказал он, тяжело дыша. — Все эти произведения искусства, похищенные нашими предшественниками в разных местах, сваленные в кучу без разбора, так что никто не может привести их в надлежащий порядок, так что никто точно не знает, чем мы располагаем и где разместить наши сокровища. Некоторые с пылкой заинтересованностью советуют нам создать новый музей или расширить уже имеющиеся и подсказывают нам именитых архитекторов и строителей за невесть какие комиссионные, но мы отвечаем им: «Зачем нам тратить на это наше время?» Похоже, затем, чтобы нашлось место для новых скульптур, новых картин, новых… «Еще, еще и еще», — вот девиз Ватикана. «Но зачем? — снова спрашиваем мы, — зачем нам новый хлам, если никто не хочет смотреть на то, что уже есть?» Сжечь бы все это. Что, не верите? Немного серной кислоты — вот что не помешает Сикстинской капелле. А если нет, то продать ее японцам, которые все скупают. Уже есть парочка заинтересованных фирм. Ну, ладно, вы-то зачем приехали? Если, конечно, позволите знать?
Брат Гаспар не знал, что ответить, и однако же ответил:
— Я думал, что приехал по вашему зову, Ваше Святейшество.
Голос его дрожал, и мысли трепетали.
— А зачем нам было вас призывать? Вы что — важная шишка? Что вы такого сделали, чтобы мы пожелали вас видеть? Книжки пишете? Велика новость! Многие пишут книги — так что же: нам всех их принимать? Эх вы, щелкоперы: все вы тщеславные, а тщеславие — грех, который не заслуживает ни нашего любопытства, ни снисхождения. По правде говоря, не представляю себе ничего более скучного, чем тщеславный человек.
— Что? — залившись краской, спросил Гаспар, поскольку никак не мог переварить слова Его Святейшества, несмотря на все свои старания принять их в душу.
— Каковы ваша повестка дня и цель пребывания в Ватикане? Или вы храните их в тайне?
Брат Гаспар резко отрицательно покачал головой, при виде чего Папа выдвинул ящик стола и достал пакет, в котором бедняга Гаспар тут же признал документы, переданные ему кардиналом Кьярамонти и — теперь сомнений уже не оставалось — выкраденные у него монсиньором Лучано Ванини, личным слугой Римского Первосвященника — вором и предателем.
— Прошу вас, брат Гаспар, — сказал Папа, обмахиваясь пакетом, как веером, — пооткровенничайте с нами, ваша задача, ваше поручение, ваша миссия? В чем они? Шпионить за нами? Если нет, то какого черта все это значит? Почему вы за нами следите? Мы так устали… Так устали от бесконечных жалких интриг… Как мы одиноки. Самый одинокий человек на свете, всеми покинутый. Мы живем в стеклянной клетке, как шимпанзе. Знаете, брат Гаспар, мы чувствуем себя частью какой-то декорации, словно мы в чужом доме. Нам не дают свободы выражения, не дают… Кто мы такие для большинства людей? Едва ли больше, чем ярмарочный аттракцион, марионетка в белом. Почему нас так одевают?
— Чтобы вы лучше выглядели, — сказал Ванини.
— А ты молчи, Лучано, вечно ты говоришь, когда не просят, а когда открываешь рот, обязательно сморозишь какую-нибудь глупость.
— Простите, — сказал монсиньор и несколько раз поклонился, — простите, простите…
— Червь, — вполголоса произнес Папа и снова обратился к Гаспару: — Хорошо, вернемся к нашим делам, кто передал вам этот пакет? — спросил он, хотя явно уже знал это, потому что ему сболтнул некий монсиньор. — Кьярамонти, верно?
Гаспар кивнул.
— И что вам сказал мой государственный секретарь? Помимо клеветы и преувеличений, которые он излагает письменно, что он вам еще сказал? Потому что он должен был сказать вам что-нибудь, правда, мой глубокоуважаемый брат? Потому что не мог же он просто так передать вам эту гнусность.
Он швырнул пакет на стол с безграничным презрением, взял кота, спустил его на пол и остановил на нем взгляд.
— Пошла прочь, киска! — сказал он, медленно махая рукой, но с явным намерением испугать кота.
Кот после минутного колебания, мягко ступая и с достоинством урча, направился к дверям, на мгновение остановившись, чтобы потереться о ноги монсиньора Ванини.
— Ответьте мне, брат Гаспар. Что сказал вам Кьярамонти?
— Его высокопреосвященство предполагает, — признался доминиканец, — что Ваше Святейшество поддерживает отношения не совсем с тем, с кем следует.
— С кем же это? — спросил Папа, не сумев подавить выражения величайшего любопытства, промелькнувшего на его лице.
— С дьяволом.
Папа недоверчиво поглядел на Гаспара, поднял руку, словно собираясь что-то сказать, но так и не промолвил ни слова. Щеки его раздулись, и мгновение спустя он будто выплюнул презрительный смешок. Затем бросил взгляд на монсиньора, который тоже посчитал уместным хохотнуть.
— Ну а вы как специалист, каково ваше мнение? — И, так как Гаспар молчал, папа добавил: — Почему вы ничего не говорите? Молчание вам не на пользу.
— Предположение его высокопреосвященства, — ответил брат Гаспар не торопясь, скорее со спокойствием человека, успевшего хорошо обдумать дело, — при всем к нему уважении кажется мне по меньшей мере недопустимым.
— Вот как. И почему же?
— Потому что, по крайней мере исходя из формулировки его высокопреосвященства, это было бы все равно что допустить одержимость самого Святого Духа, и, хотя мы можем в конце концов прийти к подобному богословскому противоречию, мы не должны пренебрегать мыслью о том, что если Папа поддерживает отношения с Нечистым, то это случай из ряда вон выходящий, тут нет ни малейшего сомнения, но отвечающий Божественному промыслу, и горе нам, если мы лелеем мечту постичь замыслы Божии. В откровении нам явлена истина: именно уступив этому искушению — отведать плода с древа познания и уподобиться самому Богу, — наши прародители обрекли себя на изгнание из рая. С другой стороны, святой Хуан де ла Крус с его несокрушимой логикой учит нас, что дьявол гораздо выше ценит душу, преданную Богу, чем бесповоротно осужденную, потому что последней нечего терять, тогда как первая теряет очень многое, поэтому в порядке вещей, что отец лжи наведывался ко всем святым, тогда как безбожники проводили жизнь, ни разу не подвергнувшись его нападкам и не сталкиваясь с ним въяве. Если Папа поддерживает сношения с дьяволом, то по причине своей святости, а не грехов. В любом случае предположение кардинала Кьярамонти есть нечто такое, что я даже не хотел бы подвергать рассмотрению, хотя в то же время вынужден засвидетельствовать, — закончил брат Гаспар, искоса поглядывая на Лучано, — что Нечистый появляется в некоторых уголках Царства святого Петра.
Папа, похоже, не поверил словам доминиканца.
