— Признайтесь, брат Гаспар, вы действительно верите в дьявола?
— Естественно, Ваше Святейшество.
— Естественно! — воскликнул Папа. — Боже мой, конечно! Как же иначе? Значит, вы решили, что мы каменные… Каменные, — повторил он, как эхо. — Никогда не было так хорошо сказано, как в данном конкретном случае, — добавил он после длительного молчания. — Вот это, насчет камня и Петра: «И на сем камне Я создам Церковь Мою», Матфей, глава шестнадцатая, стих восемнадцатый и так далее. Значит, вы решили, что мы каменные. Поистине, наша фантазия достойна восхищения. Конечно же, возлюбленный брат мой, мы читали вашу книгу.
— Я очень рад, — сказал Гаспар.
— Чего мы не можем сказать о себе. Никогда в нашей жизни нам еще не встречался такой ворох нелепиц. Какую цель вы перед собой ставили, когда писали вашу книгу? Еще больше запутать нашу паству? Все дело в том, брат Гаспар, чтобы найти слова, которыми можно было бы говорить о Боге так, чтобы Он не показался безумной выдумкой, а по вашей книге можно сказать только обратное. Дьявола не существует, мой друг. К чему распространять подобные небылицы?
— Монсиньор Лучано Ванини, который состоит на вашей службе и которого мне волей-неволей пришлось наблюдать с близкого расстояния в последние дни, — торжественно произнес брат Гаспар, — не кто иной, как слуга Вельзевула.
Папа взглянул на него с еще большим изумлением, а потом перевел такой же взгляд на монсиньора, который прикрыл лицо рукой, словно стыдясь чего-то или задумавшись о чем-то.
— Это Вельзевул? — спросил Папа с выражением лица, в котором читалось глубокое недоверие. — С чего вы взяли?
— Он мне в этом признался.
— В чем? Когда?
— Два дня назад.
— И вы ему верите? Как можете вы верить ему, если всем известно, что он отъявленный лжец. Разве вы не знали? Никто в Ватикане не воспринимает его всерьез. Если бы Лучано назвался Наполеоном — вы бы тоже ему поверили? Какой же вы наивный, брат Гаспар. Это крайне меня удивляет. Дьявол — это суеверие, друг мой. Не осталось ни одного католика, который попался бы на эту удочку. В любом случае, если бы он реально существовал, как вы пытаетесь доказать в ваших абсурдных книгах, то мне жаль бедного дьявола, которому пришлось доверить какое-нибудь важное поручение такой бездари, как Лучано. Итак, — обратился он непосредственно к монсиньору, — итак, Лучано, признавайся — ты служишь Вельзевулу? А может, ты сам — Вельзевул? Или кто-нибудь в этом роде?
— Ни то, ни другое и ни третье, Святой Отец.
— Тогда зачем ты распускаешь свои химеры, когда у брата Гаспара голова и без того забита бог весть чем?
— Я сказал это, только чтобы напугать его.
— А зачем тебе понадобилось пугать этого бедного монаха? Что он тебе сделал? Как не стыдно. Тебе не кажется, что такое поведение недостойно христианина? — Монсиньор Ванини покаянно и пристыженно склонил голову. — Мы довольны и недовольны, брат Гаспар. Довольны? — переспросите вы. Почему мы довольны? Потому что вы как дитя, и то, что такие агнцы еще остались в нашей Церкви, вызывает у нас глубокую нежность, хотя и не без примеси сожаления. Вы просто чудо, настоящее чудо, брат Гаспар: последние две тысячи лет прошли для вас незамеченными, как будто за все это время в мире не творилось стольких злодеяний. Вы — претендент на папский престол, которого надо иметь в виду. Хотя сейчас мне пришло в голову, что, если не сделать вас кардиналом, шансов у вас маловато. Вам должно быть известно, что теоретически любой может быть избран Папой, но практически либо ты кардинал, либо… Откуда вы приехали?
— Из Касереса.
— Что за город? Где он находится? К какой епархии принадлежит? Ты не знаешь? — спросил Папа, глядя на монсиньора Лучано Ванини, который только пожал плечами. — Ладно, какая разница. Быть тебе кардиналом.
— Пресвятой Отец, — прервал его Лучано.
— Что?
— Кардинальская коллегия косо посмотрит на это назначение.
— А что тут такого?
— Она посчитает его поспешным. Даже архиепископом он не может стать. Даже епископом. Даже монсиньором. Он никто. Монах, который пишет книги и выращивает помидоры.
— Этот Лучано прав. Лучше действовать потихоньку. Для начала мы можем назначить вас заместителем секретаря Папского совета по укреплению единства христианского мира. Что вы на это скажете?
— Но эта должность занята, — возразил Лучано.
— Разве? Ну что ж, тогда назначим вас ответственным за чрезвычайные ситуации.
— А это что такое? — спросил брат Гаспар.
— Так вы отказываетесь?
— Нет, конечно, разумеется, я весь в вашем распоряжении, Святой Отец, — поспешил сказать брат Гаспар.
— Или, еще лучше, попробуем другой маневр: мы можем назначить вас архиепископом Лусаки, точно, быть тебе архиепископом Лусаки.
— Лусаки? — встревожился брат Гаспар. — Где это?
— Лусака — столица Замбии. Как вы понимаете, не можем же мы сделать вас архиепископом Парижа! Курия на нас накинется. А Лусака… Кого она волнует? Там это пройдет самым незаметным образом.
— И мне придется переехать в Замбию?
— Нет, нет, это для придания весомости, чистая формальность, спешить некуда. Мы хотим, чтобы вы были здесь, Гаспар, с нами.
— Архиепископ Лусаки… — повторил Гаспар, не в силах сдержать тоскливого чувства.
— И что? Как звучит? По-моему, неплохо. Эта должность свободна, правда, Лучано? — Лучано неохотно кивнул. — Итак, что скажете? Вам это по вкусу? Сказать начистоту, золотых гор не обещаю, но предупреждаю, что мы не позволяем нашим архиепископам убиваться на работе. Плести интриги, распускать слухи — это у них прекрасно получается, но работать… Лучано, — произнес Папа, снова обращаясь к монсиньору, — как ты думаешь: если я сначала назначу этого экзорциста архиепископом Лусаки, а потом, я думаю, и кардиналом, кто-нибудь на нас рассердится? — Лучано промолчал, но лицо его сморщилось, что должно было служить признаком великого презрения ко всей этой затее. — Что им сердиться? Разве мы не непогрешимы? Итак, — продолжал Папа, — деталями займемся позднее. Так или иначе, я рад, когда представляется редкий случай приветствовать благородного и доброго христианина. Мы говорим это от всего сердца, без малейшего намерения попусту льстить вам. «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное», — Матфей, глава восемнадцатая, стих четвертый.
— Нет, — поправил его брат Гаспар, — Матфей, глава восемнадцатая, стих третий.
— Вы уверены?
— Совершенно, — подтвердил Гаспар.
— Нет, — вмешался Лучано, — Матфей, стих третий, но глава не восемнадцатая, а девятнадцатая.
— А ты бы помалкивал, Вельзевул, — сказал ему Папа. — Так на чем мы остановились? Вот и потеряли нить. Как только этот открывает рот, наши мысли начинают путаться. Ах да, Матфей, глава восемнадцатая, стих третий: «Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Но вы уверены, — снова спросил он Гаспара, — что это Матфей, глава восемнадцатая, стих третий? Как-то не звучит. А может, стих второй? Есть у кого-нибудь Книга Наставлений?
— Что? — спросил брат Гаспар, стараясь не выдать своего удивления, но невольно выдавая его.
— Библия, друг мой. У вас совсем нет чувства юмора. Видите? Видите, что нам и слова нельзя сказать, чтобы нас не осуждали? Итак, у кого есть при себе Библия?
Брат Гаспар отрицательно покачал головой, и Папа посмотрел на монсиньора, который, казалось, был
