у профессора Лакластороса борода, сходство стало бы окончательным.
– Не думала, что тут разрешено ловить рыбу, – заметила Ванесса, подходя ближе.
– А ее и нельзя, – ответил Лакласторос. – Строго з-запрещено.
– Тогда почему же вы?.. – указала глазами на удочку девушка.
– А это м-моя особая привилегия – как директора. В-в в-виде исключения.
– И хорошо клюет?
– Совсем не клюет. З-за в-весь день ничего не поймал.
– А тут точно есть рыба? – усомнилась Ванесса.
– Конечно, есть. Каждую третью вторьницу у нас рыбный день.
– Хм… может, дело в наживке? Вы на что ловите?
– Если использовать наживку, тогда, конечно, клевать будет, – пожал плечами Лакласторос, вытягивая из воды леску с голым крючком. – Но м-мне интересен процесс, а не результат.
– То есть вы просто сидите тут и держите удочку? – удивилась Ванесса.
– В-видите ли, м-милая барышня, рыбалка для м-меня – не более чем успокаивающее з-занятие, помогающее сосредоточиться, собраться с м-мыслями… Я давно з-заметил, что именно в-в такие м-минуты ко м-мне приходят особенно интересные идеи. Рыба же м-меня только отвлекает.
– Тогда, может, просто сесть возле ванной?
– Пробовал. Это не то.
– Ясно… – задумчиво произнесла Ванесса, присаживаясь рядом.
Она минут пять смотрела на водную гладь, то и дело тревожимую резвящейся рыбой, а потом сказала:
– Скажите, профессор, а вы что, все эти сто лет так тут и прожили, под колпаком?
– М-можно и так сказать. А что?
– Просто, если бы я была на вашем месте, то попыталась бы что-то делать… я не знаю, как-то восстанавливать цивилизацию… У вас же сохранились технологии…
Лакласторос тяжело вздохнул, помолчал, а потом принялся рассказывать. И по мере его рассказа перед Ванессой все шире раскрывалась картина плонетской катастрофы.
Конечно же, ученые ГИОТ не сидели все это время сложа руки. Многие из них вообще отсутствовали на Хайгонде, когда все это произошло – в том числе сам Лакласторос. Он, как и другие его коллеги, во время Судного Часа находился совсем рядом с Вратами – и избежал там гибели лишь по счастливому стечению обстоятельств. Однако мутации не избежал – слишком уж страшная волна хлынула из Врат, слишком силен был поток демонических эманаций.
Возвращение на Хайгонду заняло немало времени – и когда бригада Мадеклекороса наконец вернулась, их взору предстали уже только руины. Довольно быстро назрел раскол – лишенные командования и четко видимой цели, члены бригады уже не могли действовать сообща. Бойцы расходились в разные стороны – ротами, отрядами и просто поодиночке. Каждый начал выживать сам по себе.
Самая большая и организованная группа в конце концов явилась сюда – в научный городок под «Искусственным Небом». ГИОТ оказался одним из немногих мест, где что-то удалось спасти. К тому времени он представлял собой нечто вроде осажденной крепости – его окружила кольцом целая орда мародеров из столицы и окрестных городов. Однако с прибытием мутантов из бригады Мадеклекороса с блокадой удалось покончить. Мародеров разогнали и начали понемногу восстанавливать утраченное.
Но на этом ничего не закончилось. Жизнь в мертвом мире с каждым годом становилась все тяжелее, и относительно благополучный ГИОТ постоянно подвергался атакам. Вынужденные за каждый кусок хлеба сражаться с собственными согражданами, люди все больше ожесточались. Жизнь утратила всякую ценность и отбиралась с поразительной легкостью.
У Лакластороса сердце обливалось кровью. Он всей душой желал помочь каждому хайгондийцу, но прекрасно понимал, что это не в его силах. Порой приходилось прибегать к таким мерам, которые вызывали у него отвращение. Но профессор Лакласторос, в мирное время бывший безобиднейшим из смертных, в огне великой войны обнаружил новые качества – и ГИОТ под его управлением выжил и выстоял. Даже закаленные в битвах с куклусами десантники не сразу, но позволили кабинетному червю собой командовать.
За минувшие сто лет колония научного городка, этот крохотный островок стабильности в океане хаоса, пережил немало. Не единожды ему случалось стоять на грани уничтожения. И сам он, в свою очередь, не оставлял попыток возродить цивилизованное общество. Гиотцы всеми силами старались расширять границы, восстанавливать технологии, раздувать ту искорку, что с огромным трудом сберегли сами – но все тщетно. Проклятая искорка упорно не желала разгораться.
– Нами было перепробовано м-множество разных проектов в-возрождения, – грустно рассказывал Лакласторос. – Но в-все оканчивались провалами. В-в м-мире слишком м-мало людей, и в-все они полностью поглощены собственным в-выживанием. А когда в-все силы уходят на в-выживание, для цивилизации остается довольно м-мало. Наш ГИОТ – последний очаг, понимаете ли…
– Неужели совсем ничего нельзя сделать?
– Понимаете, в-все упирается прежде в-всего в-в сконь. Она буквально умерщвляет планету, лишает нас пищи и в-воды, а наши в-возможности слишком скудны, чтобы с ней бороться. Она в-ведь в-везде… ну, в-вы сами в-видели.
– Но артефакт Креола…
– Именно об этом я и думаю с самого утра, – перебил Ванессу профессор. – Если этот в-ваш господин Креол не преувеличивает своих в-возможностей… у нас появилась надежда. Это м-может сработать… это действительно м-может сработать… это должно сработать. Обязано просто. Иначе я уже и не з-знаю, как м-можно в-вернуть в-в этот м-мир з-закон Человека…
– Закон Человека? – не поняла Ванесса.
– Ну да, хотя бы Человека… ах да, в-вы же не з-знаете. В-вы в-ведь не з-знакомы с учением Лизторобо, да?
Ванесса покачала головой. Лакласторос поскреб громадный лоб, на котором запросто могло уместиться еще одно лицо, и снова принялся рассказывать. Вообще, делал он это с явным воодушевлением – чувствовалось, что у профессора немалый опыт в чтении лекций. Вот только дикция хромала.
Как выяснилось, учение Лизторобо до Судного Часа было государственной философией Хайгонды, названной по имени своего основоположника – великого мудреца, жившего почти три тысячи лет назад. Согласно ему, в мире существует три великих закона – Зверя, Человека и Бога. Это своего рода краеугольный камень мироздания, всеохватывающая триада, которой подчиняется все живое и мыслящее.
Законом Зверя назывался основной принцип дарвинизма – выживает сильнейший. Низшие инстинкты, животное начало – самый могучий и самый гнусный из трех законов. В отличие от двух остальных, закон Зверя присутствует везде и всюду, но нет хуже мира, в котором он царит безраздельно. До Судного Часа считалось, что закон Зверя оставлен человечеством в прошлом и лишь изредка проявляется в виде уродливых атавизмов.
Законом Человека назывались основные гуманистические принципы, формирующие этический образ жизни. Считалось, что закон Человека – это настоящее человечества. Не идеальное, но вполне удовлетворительное, а главное – доступное и реальное. Своего рода компромисс между наихудшим и наилучшим, между Зверем и Богом.
Что же до закона Бога, то им назывался некий недостижимый идеал, к которому, однако же, надо всеми силами стремиться. Под Богом в нем не имелось в виду какого-то конкретного божества – лишь гипотетическое понятие, абсолютное совершенство, находящееся за пределами человеческого восприятия. В отличие от первых двух законов, закон Бога формулировался довольно расплывчато и толковался очень широко. Предполагалось, что по воцарении в обществе закона Бога наступит всеобщее благоденствие.
– Эти з-законы описывали прошлое, настоящее и будущее, – грустно говорил Лакласторос. – Никто и не подозревал, что в-в будущем м-мы снова в-вернемся к з-закону З-зверя… Нынешнее поколение уже не помнит той, прежней жизни. Судный Час произошел больше ста лет назад. Тогда наш м-мир был процветающим, переживающим небывалый расцвет. М-мы победили почти в-все болезни, создали сверхбыстрый транспорт и уникальную информационную систему. М-мы даже основали первую колонию на
