Тут уже начинаются дела так называемые небесные. Звезды огромнеют, потому — ближе. Туманна земля. Только шумами дальними ухо лижет, голоса в единое шумливо смеля. Выше! Тишь. И лишь просторы, мирам открытые странствовать. Подо мной, надо мной и насквозь светящее реянье. Вот уж действительно что называется — пространство! Хоть руками щупай в 22 измерения, Нет краев пространству, времени конца нет. Так рисуют футуристы едущее или идущее: неизвестно, что́ вещь, что́ след, сразу видишь вещь из прошедшего в грядущее. Ничего не режут времени ножи. Планеты сшибутся, и видишь — разом разворачивается новая жизнь грядущих планет туманом-газом. Некоторое отступление. — Выпустят из авиашколы летчика. Долго ль по небу гоняет его? И то через год у кареглазого молодчика глаза начинают просвечивать синевой. Идем дальше. Мое пребывание небом не считано, и я от зорь его, от ветра, от зноя окрасился весь небесно-защитно — тело лазоревосинесквозное. Я так натянул мою материю, что ветром свободно насквозь свистело, — и я титанисто боролся с потерею привычного нашего плотного тела. Казалось: миг — и постройки масса рухнет с ног со всех двух. Но я оковался мыслей каркасом. Выметаллизировал дух. Нервная система? Черта лешего! Я так разгимнастировал ее, что по субботам, вымыв, в просушку развешивал на этой самой системе белье. Мысль — вещественней, чем ножка рояльная. Вынешь мысль из под черепа кровельки, и мысль лежит на ладони, абсолютно реальная, конструкцией из светящейся проволоки. Штопором развинчивается напрягшееся ухо. Могу сверлить им или на бутыль нацелиться слухом и ухом откупоривать бутыли.
