Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923

на земле
    свое не долюбил.
Был я сажень ростом.
        А на что мне сажень?
Для таких работ годна и тля.
Перышком скрипел я, в комнатенку всажен,
вплющился очками в комнатный футляр.
Что хотите, буду делать даром —
чистить,
     мыть,
        стеречь,
           мотаться,             &# 8195;  месть.
Я могу служить у вас
         хотя б швейцаром.
Швейцары у вас есть?
Был я весел —
      толк веселым есть ли,
если горе наше непролазно?
Нынче
    обнажают зубы если,
только, чтоб хватить,
         чтоб лязгнуть.
Мало ль что бывает —
           тяжесть
            &# 8195; или горе…
Позовите!
     Пригодится шутка дурья.
Я шарадами гипербол,
         аллегорий
буду развлекать,
        стихами балагуря.
Я любил…
     Не стоит в старом рыться.
Больно?
    Пусть…
        Живешь и болью дорожась.
Я зверье еще люблю —
           у вас
            &# 8195; зверинцы
есть?
   Пустите к зверю в сторожа.
Я люблю зверье.
        Увидишь собачонку —
тут у булочной одна —
           сплошная плешь, —
из себя
    и то готов достать печенку.
Мне не жалко, дорогая,
           ешь!

Любовь

Может,
    может быть,
         когда-нибудь
      дорожкой зоологических аллей
и она —
    она зверей любила —
            то же ступит в сад,
улыбаясь,
     вот такая,
         как на карточке в столе.
Она красивая —
        ее, наверно, воскресят.
Ваш
   тридцатый век
         обгонит стаи
сердце раздиравших мелочей.
Нынче недолюбленное
           наверстаем
звездностью бесчисленных ночей.
Воскреси
     хотя б за то,
         что я
           поэтом
ждал тебя,