Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925

      Тереку врыться.
Да это что!
      Любовный пустяк!
И лучше
      резвилась царица.
А дальше
       я видел —
         в пробоину скал
вот с этих
         тропиночек узких
на сакли,
       звеня,
      опускались войска
золотопогонников русских.
Лениво
   от жизни
          взбираясь ввысь,
гитарой
   душу отверз —
«Мхолот шен эртс^*
         рац, ром чемтвис
Моуция
   маглидган гмертс…»[5]
И утро свободы
          в кровавой росе
сегодня
   встает поодаль.
И вот
   я мечу,
      я, мститель Арсен^*,
бомбы
   5-го года.
Живились
      в пажах
         князёвы сынки,
а я
   ежедневно
      и наново
опять вспоминаю
         все синяки
от плеток
        всех Алихановых^*.
И дальше
      история наша
         хмура̀.
Я вижу^*
   правящих кучку.
Какие-то люди,
         мутней, чем Кура̀,
французов чмокают в ручку.
Двадцать,
        а может,
         больше веков
волок
   угнетателей узы я,
чтоб только
           под знаменем большевиков
воскресла
        свободная Грузия.
Да,
      я грузин,
      но не старенькой нации,
забитой
   в ущелье в это.
Я —
   равный товарищ
         одной Федерации
грядущего мира Советов.
Еще
   омрачается
         день иной
ужасом
   крови и яри.
Мы бродим,
      мы
         еще
         не вино,
ведь мы еще
      только мадчари^*.
Я знаю:
   глупость — эдемы и рай!
Но если
   пелось про это,
должно быть,
      Грузию,
         радостный край,
подразумевали поэты.
Я жду,
   чтоб аэро
          в горы взвились.
Как женщина,