по дому, ох… даже пыль стереть не могла, не разбив ничего из бьющегося. Милашка, да только что с той миловидности, когда совсем вырастаешь? Неудивительно, что у нее и ухажеров никогда не было. Прожила с нами чуть ли не до той поры, когда в старые девы уже могла сгодиться — и ни один мужчина так и не попросил ее руки. А я и не удивлялась. Парни-то в округе все работяги — и женщина им нужна такая, что дом сможет в порядке держать, а не умница-фантазерка. А привлекательность-то блекнет, доктор, ой блекнет…
Маленький песик, прискакавший за нами на крыльцо и возбужденно дышащий у кресла миссис Фрэнклин, снова тявкнул.
— Ох! Леопольд, ты тоже хочешь кексик, ну прости меня! На, держи… — Миссис Фрэнклин сунула собаке кусок кекса — а кекс, должен признать, был лучше всех, что я пробовал, — и начала поглаживать любимца по голове. — Да, вот так, мальчик мой сладкий. Не помнишь Либби, да, Леопольд? Она уехала раньше, чем ты у нас появился… — Женщина задумалась, погрузившись в воспоминания. — У нас тогда была другая собака — пес Либби. Как его звали, Эли?
— Фитц, — ответил Эли Фрэнклин, жуя кекс и глотая уже третий стакан лимонада.
— Да, верно. Фитц. Ох, любила она этого пса. Уж так рыдала, когда он помер, — я думала, она и сама может концы отдать! Помнишь, Эли?
Внезапно Эли Фрэнклин прекратил жевать: он оглядел нас всех, как говорится, с опаской, потом медленно сглотнул кусок кекса, что был у него во рту.
— Нет, — пробормотал он быстро и тихо.
— Да ладно, ты точно помнишь! Не глупи — это было как раз перед тем, как она уехала работать к той семье в Стиллуотер…
— К Мюленбергам? — с надеждой произнесла мисс Говард.
— А, так вы знаете Мюленбергов, мисс Говард? — с радостным удивлением отозвалась миссис Фрэнклин. — Славные люди, говорила Элспет — она как-то написала оттуда. Очень славные. А как раз перед отъездом с ней приключился желчный приступ…
— Мама, — перебил Эли Фрэнклин, все еще слегка встревоженно.
— …как раз наутро после смерти Фитца. Ты помнишь, не сомневаюсь, Эли, — мы похоронили его там, у коровника. Ты соорудил гробик, а Либби покрасила плиту…
— Мама! — теперь Эли Фрэнклин был пожестче; потом он улыбнулся нам, но с натугой. — Не сомневаюсь, эти люди не хотят знать обо всех мельчайших подробностях здешней жизни Либби — их интересует, что с ней сейчас.
— Что ж… — Миссис Фрэнклин с некоторым потрясением глянула на сына — но кроме потрясения там был и след внезапного, холодного гнева, того свойства, что я порой видывал на лице самой Либби. — Я, конечно, прошу прощения, если смущаю собственного сына. Но я говорила им о Мюленбергах…
— Ты говорила им… — начал было Эли Фрэнклин, но затем, поймав взгляд матери, спасовал. — Ну хорошо. Давай, продолжай, расскажи им… о Мюленбергах.
— Они были очень славные люди, — продолжила миссис Фрэнклин, кинув напоследок предостерегающий взгляд на сына, тогда как голос ее вновь обрел музыкальность. — Так она нам писала. И, понятно, я была рада — ведь это, похоже, оказалась для нее работа что надо!
Лицо мисс Говард едва не вытянулось — да, кажется, и мое тоже. Кто бы ни говорил, что кормилица — «работа что надо» для Либби Хатч, тем самым показывал, что не знал ее вовсе; а миссис Фрэнклин, какой бы недалекой подчас ни казалась, похоже, была осведомлена о сильных и слабых сторонах своей дочери. Однако, прежде чем кто-то из нас успел выразить замешательство, доктор, полагая, что история где-то в процессе разговора претерпела изменения, спросил:
— А что это была за работа, миссис Фрэнклин?
— А, так вы не знаете? — удивленно отозвалась она. — Раз уж знаете Мюленбергов, то должны бы знать, что Либби была гувернанткой их сына — ну то есть до отъезда в Нью-Йорк. Но, наверное, вы встречались с ними после того, как она уехала?
— Да, — быстро и нервно сказала мисс Говард. — Вообще-то совсем недавно. А с вашей дочерью не были знакомы, пока она не прибыла в город — понимаете, мы все оттуда.
— О, неужели? Ну, раз вы из Нью-Йорка, то уж точно должны знать о моей дочери побольше, чем я. Видите ли, я получила от нее лишь одно письмо с тех пор, как она туда перебралась, и это было так давно — я уж несколько лет ничего не слышала. Хотя, говорю вам, Элспет всегда была такой — вряд ли она вообще соображает, что не пишет! Такая легкомысленная девчонка, вечно в облаках витает с какими-то идеями…
На какое-то мгновение мысли миссис Хатч как будто снова унеслись куда-то в сторону; но на этот раз я начал соображать, что принятое мною прежде за недалекость было на самом-то деле лишь способом избегать тем, о которых она не собиралась или не могла говорить — быть может, из-за того, что они были слишком болезненными или же способными раскрыть о ней самой нечто такое, чего ей не хотелось бы показывать, в особенности чужим людям. При таком положении дел я решил было, что доктор примется пожестче вытягивать из нее информацию: он был не из тех, кто позволяет людям отклоняться от предмета разговора. И оттого я удивился вдвойне, когда он просто встал, внимательно посмотрел в глаза миссис Фрэнклин, глядевшие куда-то вдаль, и наконец произнес:
— Да. Полагаю, вы правы, миссис Фрэнклин. Спасибо вам большое за напитки — мы продолжим розыски вашей дочери в Нью-Йорке.
Быстренько справившись со своим изумлением, миссис Фрэнклин тоже встала, с видом чрезвычайного облегчения:
— Мне очень жаль, что не смогла особо ничем помочь вам, правда. А если повстречаете Элспет, можете просто передать ей, что ее семье интересно, как же там у нее дела.
На этом она двинулась к сетчатой двери.
— Доктор, — озадаченно воскликнула мисс Говард, — Мне не кажется, что мы…
— О, думаю, миссис Фрэнклин сказала нам все, что могла, — любезно ответил доктор. — И все это окажется чрезвычайно полезным, не сомневаюсь.
При этих словах он бросил на мисс Говард весьма многозначительный взгляд; она же, приняв его слова на веру, пожала плечами и шагнула к двери. Я же вообще не скумекал, о чем они, — да, впрочем, и не надеялся. Я не надеялся даже, что меня пустят в дом, а оказавшись здесь, решил, что подожду объяснений до поездки обратно.
Мы вышли на лужайку перед крыльцом, и миссис Фрэнклин подняла палец:
— Знаете что, доктор, — попробуйте-ка вы проверить театры. Лично мне всегда казалось, что Элспет рано или поздно окажется на сцене — вот уж не знаю, почему, да только я всегда так думала. Ну что же, до свидания! Приятно было поболтать со всеми вами!
Мы с мисс Говард что было сил старались сдержать еще большее изумление, прощаясь с миссис Фрэнклин; она же подозвала свою собачку и исчезла в доме.
— Провожу вас до экипажа, — сказал Эли Фрэнклин, похоже, и сам испытывавший изрядное облегчение от нашего отъезда. — И спасибо вам, что не упомянули при матери о трудностях Либби. Видите же сами, как она, и…
— Да, мистер Фрэнклин. — Голос его внезапно утратил ту мягкость и вежливость, с какими доктор говорил с матерью. — Мы действительно, как вы изволили сказать, «видим, как она». Быть может, даже больше, чем вы себе представляете. И, боюсь, за сокрытие от нее нашей истинной цели я буду вынужден попросить об услуге.
Эти слова и то, как доктор их произнес, снова повергли Эли Фрэнклина в нервозность, и, пожалуй, даже в страх:
— Об услуге? — пробормотал он. — Что вы…
— Скотный двор, мистер Фрэнклин. Мы хотим осмотреть скотный двор.
— Скотный двор? — Фрэнклин попытался сдержать смешок. — Да что ж вы там увидеть-то хотите, Христа ради, ничего ведь там…
— Мистер Фрэнклин. — От взгляда черных глаз доктора лицо фермера застыло. — Будьте так любезны.
Фрэнклин медленно начал качать головой, и движение это быстро стало взволнованным:
