Ангел тьмы

фотографий детей и младенцев, что видел в секретере в доме № 39 по Бетьюн-стрит.

— В больнице Святого Луки она не была сиделкой, — продолжал доктор. — Она приносила туда ребенка как пациента. Трижды.

Маркус как сидел, так и застыл, с зажатой в руке бараньей костью:

— Но… я просто предположил…

Доктор отмахнулся от него; движение руки его говорило: «ну конечно, конечно» — так ясно, будто он сказал это вслух. Он продолжал читать и всматриваться. Потом снова пораженно проговорил:

— Святый боже… Местом работы она указывает № 1 по Западной 57-й улице.

Бокал мистера Мура с грохотом приземлился на пол:

— Иисусе! — ошеломленно вымолвил он — Это же дом Корнеля Вандербилта![31]

Сайрус все еще не мог справиться с первой порцией новой информации:

— Но я же думал, мы вроде как решили, что эта женщина не способна иметь детей.

Доктор лишь вновь отмахнулся:

— Верно, Сайрус. И ничто не говорит о ее… стоп. Вот. — Он схватил газету, лежавшую внизу пачки, и вручил ее Сайрусу. — Взгляни-ка, что за вывод можно сделать отсюда.

Сайрус, набив рот фазаном, одной рукой придержал тарелку, другой взял бумаги, переместился за один из столов, где смог бы продолжать есть и читать. Доктор не отрывался от больничных отчетов:

— Каждый из случаев досконально подтверждает схему, описанную сестрами «Родильного дома». Каждый раз, когда женщина — значащаяся здесь как миссис Элспет Хатч — являлась в больницу, мальчик Джонатан, полутора лет от роду, уже задыхался и был синюшным. Каждый раз это приключалось посреди ночи — мать заявляла, что просыпалась от звуков его затрудненного дыхания и бросалась к нему, обнаруживая, что дитя не дышит. Первые два документа достаточно драматичны: «Если бы Вы, миссис Хатч, проявили меньшую расторопность с передачей ребенка в руки профессионалов, — пишет штатный лечащий врач после первого посещения, — он скорее всего бы уже скончался. Ваши страдания, пока Вы ожидали разрешения его судьбы, по словам персонала, были самыми трогательными, что доводилось наблюдать». Кто, Христа ради, это написал? — Пока доктор Крайцлер читал, я вспомнил, что он частенько работал с коллегами — терапевтами больницы Святого Луки. — Хм-м… «Доктор Дж. Лангэм». Не знаю такого.

— Ему следовало бы писать бульварные романы, — пробормотал мистер Мур, убирая салфеткой вино и осколки, покрывшие пол у его кресла. — А про Вандербилта есть там еще что-нибудь?

— Нет, — ответил доктор. — Но она, очевидно, жила в квартире по соседству с 57-й улицей, потому и отвозила ребенка в Святого Луку. Больница в то время все еще находилась на 54-й. А вот и новая статистика. В графе «возраст» она пишет «тридцать семь», «род занятий: приходящая горничная», «место рождения: Стиллуотер, Нью-Йорк». — Доктор поднял взгляд. — Ну, кто-нибудь?

— На севере? — попытался Люциус.

— Отсюда мало что «на юге», Люциус, — сказала мисс Говард с улыбкой. — Я знаю город, доктор. Это верховья Гудзона, рядом с Саратогой. — Она гордо прокашлялась и отщипнула еды. — Именно тот район, если кто-то помнит, куда я определила ее по акценту.

— Поздравляю, Сара, — объявил доктор. — Будем надеяться, вам столь же повезет со следующей партией загадок. Сайрус? Удалось найти что-нибудь в газетах?

Сайрус не ответил. Он к тому же прекратил есть, хотя едва наполовину расправился со своей порцией — и пялился на старую, начавшую желтеть газетную бумагу так, будто прочел там о собственной смерти.

— Сайрус? — повторил доктор. Обернувшись и заметив выражение Сайрусова лица, он немедля вскочил из своего кресла и бросился к нему. — Что там? Что ты обнаружил?

Медленно поднимая глаза, Сайрус как будто смотрел сквозь доктора:

— Она делала это и раньше…

— Что ты хочешь сказать? Делала что? — вмешался мистер Мур. Но остальные пребывали в тишине, сообразив, что имел в виду Сайрус, хотя и не желая в это верить.

Сайрус прикоснулся к бумагам и обратился к мистеру Муру:

— Здесь четыре вырезки. Первые три — из «Джорнал» и «Уорлд». Все рассказывают о похищении ребенка в мае 1895 года. Пара по фамилии Йохансен, владельцы продовольственной лавки на Западной 55 -й улице, у них был сын, Питер. Шестнадцати месяцев. На мать напали на боковой улице, когда она одна возвращалась домой с младенцем. Мальчика забрали, но никакого выкупа никто так и не потребовал.

Лишь только Сайрус произнес это, доктор жадно схватил газеты и начал их просматривать.

— А последняя? — осведомился он.

— «Таймс», — ответствовал Сайрус. — Двумя месяцами позже. Содержит краткий некролог — мальчика Джонатана Хатча, полутора лет от роду, которого пережила его любящая мать…

— Либби, — закончил Доктор. И помахал Люциусу. — Детектив-сержант, в этих анкетах должно быть словесное описание ребенка…

Люциус подскочил и забрал больничные анкеты.

— Описание, описание… — бормотал он, вороша бумаги. — А вот и описание!

— Что говорится про цвет глаз и волос? — спросил доктор.

— Ну-ка, дайте-ка… рост… вес… а! вот. Глаза: голубые. Волосы: светлые.

— Типично скандинавские, — прошептал доктор. — Не то чтобы все было окончательно, в таком-то возрасте, но… — Он резко хлопнул рукой. — Зачем она это хранит? Как трофеи? Или как сувениры?

Я подсунул Майку под нос еще немного сырой говядины, посмотрел, как он схватил ее и вгрызся в кусок, а потом тихо сказал:

— У нее есть его фотография…

Доктор обернулся ко мне:

— Правда, Стиви?

Я посмотрел на него и кивнул:

— В секретере. Маленький белобрысый мальчик. Светлые глаза. Фото смотрятся как совсем недавние. В смысле, по сравнению с…

Я осекся, внезапно осознав, что называется, выводы из того, что чуть было не сказал.

— Да, Стиви? — тихо переспросил Доктор.

— По сравнению с остальными, — ответил я, глядя в окно на темный церковный погост внизу и чувствуя внезапный озноб. — У нее есть и другие. Пара снимков детишек отдельно — малышей, как девочка Линаресов и этот мальчик. А еще снимок трех других детей, вместе. Они постарше.

Вновь на секунду воцарилась тишина; потом мистер Мур пробормотал:

— Но вы же не думаете, что… ну не все же они…

— Я ничего не думаю, — отрезал доктор, подходя к доске.

— Но ведь… — Мистер Мур отошел налить себе еще. — Я имею в виду, вся эта идея, это…

— Неестественно, — констатировал Маркус, и я обернулся и обнаружил, что смотрит он прямо на меня. Он, не сомневаюсь, вспоминал момент, когда мы впервые оказались на мертвом, мрачном дворе дома № 39 по Бетьюн-стрит.

— Я настоятельно рекомендую вам оставить это слово, — быстро перебил доктор. — Вам всем. Оно не стоит и вдоха, необходимого, чтобы его произнести, и отвлекает нас от более важного результата. Мы открыли дверь лишь для того, чтобы столкнуться за ней со множеством новых. — Взяв кусочек мела, доктор приступил к работе у доски. — У нас для рассмотрения масса новых ключей — и, вполне вероятно, новых преступлений. Боюсь, худшее в этом деле ждет нас впереди.

Похоже, аппетит у всех несколько ослаб от понимания сказанного доктором — у всех, кроме Майка. Медленно осознавая его шумное чавканье, я взглянул вниз и увидел, что он сидит у меня на колене и гложет мясо, счастливый, как, вероятно, никогда в жизни. Я положил палец ему между ушей и почесал мягкую шерстку.

— Вот когда в следующий раз начнешь жалеть, что ты хорек, а не человек, Майк, — пробормотал я, —