Хлопцы?
К а с ь я н о в. Вот что, герой, я принимаю литейный цех. Никакого демонтажа производить не будем.
К о н д р а т. Не сердите товарища Мезенцева. Он вас в дерьмо окунет, морским узлом завяжет.
Директор завода «Двигатель» Тузлукарев смотрит на экран телевизора. Кадры плывут, сжимаются, перекашиваются. Он пробует настроить телевизор, но ничего не получается. Мало-помалу на экране мы различаем цистернообразные дюралюминиевые печи, людей, толпящихся возле литниковой установки.
Быстрым шагом Тузлукарев проходит в кабинет главного инженера Мезенцева.
Мезенцев смотрит телевизор.
— Литейный смотришь?
— Его.
На экране Касьянов, Лалевич, Нареченис. Их головы согнулись в печальном полунаклоне. В глубине кадра — уходящие из цеха Кондрат с помощниками.
Мезенцев оборачивается к Тузлукареву.
— Подписал приказ?
— Собираюсь.
— Каков самостийщик?!
— Приказ о его назначении подпишу.
— Подпишешь крах под собственным спокойствием.
— Стареет твоя интуиция.
— Галопом далеко не ускачет.
— Не доверяю я конно-спортивным ассоциациям.
— Кичишься?
— Чем?
— Уводишь человеческое за пределы животного. Не подписывай.
— Подпишу.
— Ты любишь, когда тебя называют хозяином. Но натура у тебя... натура временщика.
— Умно.
— Сколько можно мыслить в пределах дня, месяца, года, пятилетия?
— Будем жить по тысяче лет...
— Вам установи долговечность хоть до ста тысяч... Психология временщиков!
— Терпеть ты не можешь варягов. Временщиком меня... Ересь! А вот ты заражен местничеством.
— Не терплю варягов. Не скрываю: заражен местничеством. Горжусь. У местничества фундамент — чувство Родины!
— Надоели твои завиральности. Пошел бы ты...
Усмехаясь, Тузлукарев возвращается к себе в кабинет. Туда, вслед за ним, заскакивает Мезенцев.
Тузлукарев садится за стол, подписывает приказ.
Мезенцев тычется подбородком в свои подведенные под горло кулаки.
— Установку я сниму.
— Волен, батюшка, волен. Ты задевал мою интуицию. Ее настораживает твой нахрап.
— Гонка, гонка, непрестанная гонка.
— Век сверхвысоких скоростей, динамических рывков.
— Хочется плавного движения.
— Эволюции?
— Ее.
— Что же...
— Эволюция восхитительна, словно красивая и при этом верная жена. Порви приказ.
— Приказ подписан.
— Какой же ты недальновидный!
Когда Касьянов входит в директорский кабинет, Тузлукарев вращается в кресле по солнцу и против солнца. Он то как бы нависает над письменным столом, высоко выкрутив кресло, даже виден винт, глянцевито-черный от масла, то едва ли не скрывается за стол, осадив кресло почти до паркета.
Мрачнея, Касьянов ждет конца прокрутки. От вращения у Тузлукарева посоловели глаза. Тузлукарев спрашивает Касьянова, покружив ладонью по-над лицом и рассмеявшись:
— Впечатление?
— Должностная утеха единоначальника.
— Я о литейном цехе.
— Джунгли.
— Как назвать вмешательство... без полномочий?
— Душа взыграла.
— Если вы сейчас посамовольничали — что будет дальше?
— Дальнейшее не последует.
Касьянов отвешивает Тузлукареву церемонный поклон человека, который не только не собирается унижаться перед работодателем, но и рад возможности удалиться с достоинством и саркастическим пренебрежением.
— Э, Марат Денисович, приказ подписан.
— Ликвидируйте.
— Неучтивость, Марат Денисович.
— В джунглях все возможно.
— Слишком примитивное суждение для семидесятых годов двадцатого столетия. Напоминаю, что мы с вами исповедуем диалектическую философию.
— Исповедуем ли?
— Ее внедряли в наше сознание с детских лет. Не можем не исповедовать.
— Хороши диалектики! Срывая кратер, думаете, что тем самым устраните вулкан.
— Не я велел разбирать установку. Техническую политику осуществляет на заводе главный инженер. Кстати, имеются ли эффективные методы борьбы с вулканами?
— Не слыхал.
— Думаю, что в человеческих возможностях залить глотку вулкана, дабы успеть перенести селение или город на безопасное место. Притормаживание природных процессов предполагает и замедление процессов, вызываемых людской деятельностью.
— Теория «Тирриля».
— Кого?
— Был такой прибор для регулирования оборотов турбогенератора. Три тысячи оборотов в минуту. Ни больше ни меньше.
— То-то что социальное регулирование сложно в силу постоянной изменчивости жизни.
— Оказывается, все можно оправдать.
— Марат Денисович, поверьте, и нам не чуждо стремление осуществлять справедливость.
— Странно.
— Странно, странно.
— Осуществляйте.
— Присоединяйтесь.
— Вы или очень коварный, или очень верите в собственное должностное бессмертие.
— Э, домыслы! Берете цех?
— Беру.
— Тогда — совет. Группа Наречениса мобильна, творчески блистательна, но опережает наши современные возможности. Было бы губительно для государственных ресурсов, если бы какие-нибудь Габон и Сан-Марино пытались наладить производство сверхзвуковых самолетов... Вы поняли меня?
