В поэме 'Неугомонный истукан' тыняновская восковая персона говорит:
Вы по кусочкам этот город в Эдем снесете на спине,
Он поплывет в высоком море, Небесный Петербург теней,
Но он и так наполовину уже не здесь, уже он там…
И снова чувствуя себя между небом и землей, Елена Шварц и весь город с собой помещает туда же… И потерянный рай переходит из одного стихотворения в другое по волнам тягучих интонаций…
Если не считать не самый удачный, очень уж стилизаторский цикл, написанный от имени средневековой монахини Лавинии, то стихи Шварц всегда удивляют.
Вот какой мне видится эта последняя поэтесса поколения Тайной свободы.
P. S. Елена Шварц умерла в этом году. Она заняла своё место в русской поэзии, и о ней написано немало. Эти давние заметки — моя о ней память.
47. «Доколе же брату прощать моему» или ПОПЫТКА ПРОРОЧЕСТВА (Александр Сопровский)
Впервые я увидел имя Александра Сопровского в 1980 году в самиздатской антологии 'Московское время'. Участвовало в
ней около двадцати поэтов, в СССР не печатающихся, но в русской литературе уже занявших свое место. Довольно назвать Елену Игнатову, Бахыта Кенжеева или Алексея Цветкова, чтоб стало ясно: альманах собрал на своих страницах многих хороших не публикующихся поэтов.
Своей поэтической концепцией Сопровский резко отличается от большинства поэтов 'Тайной свободы.
Поэты 'Тайной свободы', пережившие в юности советское вторжение в Чехословакию, взрослели в атмосфере возрождающейся связи с серебряным веком и поглощённости общечеловеческой тематикой, а в творчестве Сопровского злободневность зачастую заслоняет общечеловеческое, его яростное, бунтарское 'протестантское' отношение к миру обращено в «сегодня». Даже некоторый акцент на игнорирование традиционных христианских установок у него прослеживается, некая суровая ориентация на ветхозаветные нравственные ценности. Если его ровесники или люди чуть старше кричат — 'дай силы выстоять', то философский лейтмотив в стихах Сопровского — иной:
…Доколе же брату прощать моему,
Скажи, до седьмого ли раза?
По этой земле не ступал Моисей,
Законы вне нашей заботы,
И где те блаженные семижды семь,
Когда бы мы сели за счеты?
Вопрос о всепрощении не только подвергается пересмотру, но он вообще откладывается «до лучших времён», а пока что:
Господь, отведи от греха благодать,
Под сень виноградного сада,
Сподобь ненавидеть, вели не прощать!
Наставь нас ответить как надо!
Эта мольба о непрощении не есть жажда мести — просто нет иного выхода, — и иллюстрация к ним не рублёвская троица, а гневный Иисус Феофана Грека.
Не случайно и ритмы этого стихотворения вызывают в памяти знаменитую песню позапрошлого века: 'Не бил барабан перед смутным полком' — ирландскую повстанческую песню, а заодно и её не менее известную переделку, сделанную в ХХ веке — 'Вы жертвою пали…'
Стихи Сопровского звучат сурово и грозно, ибо переполнилась чаша, и первые капли гнева уже падают наземь:
Ты слышал ли песню разграбленных хат,
Отчизны 'колхозные были',
Про то, как он выехал на Салехард,
И малого как хоронили?
Как мерзлая тундра сомкнулась над ним,
Костры на поминках горели,
И стлался над тундрой отечества дым
По всей ледяной параллели!
Точная параллель ирландской песни о похоронах боевого вождя 'Сэра Джона Мура'.
Итак — сквозь многие его стихи звучит строчка из псалма: «Доколе, Господи!».
Для такой поэзии негодны кокетничающие хаотичностью структуры верлибры, не годны и точные, но тихие тютчевские фразы, и даже многослойная мандельштамовская метафоричность тут мешала бы. Стих Сопровского классически строг, и мелодия его всегда перекликается со стихами других поэтов, или с песнями, тем самым давая стиху дополнительные смыслы…
В стихотворении о старом нищем гармонисте Сопровский рассказывает:
И недаром обиженный дядя,
Честь завода, рабочая кость,
Вымещает на старом бродяге
Коренную, понятную злость.
'Как тебя не убили, такого…
но старый нищий молча продолжает играть…
Тихо длятся февральские ночи,
Лишь гармоника стонет не в лад,
И вдруг стих словно взлетает в иные сферы: жалкая гармошка обретает чуть ли не космическое звучание:
Да созвездий морозные очи
На блестящие крыши глядят…
