всему, что его окружает, а король был достаточно умен, чтобы не испытывать терпения такого человека беседами на посторонние темы. Корбетт был небрит, глаза покраснели от недосыпа, одежда пестрела пятнами: последние дни ел он второпях, а на то, чтобы вымыться или даже переодеться, времени не хватало. Эдуард жестом пригласил его присесть на низкую ограду цветника и сам уселся рядышком: теперь они напоминали скорее двух закадычных приятелей, нежели монарха и его верного слугу. Корбетт попросил короля хранить молчание, пока он не изложит ему всех имеющихся доказательств, и Эдуард, склонив голову, молча слушал, сложив руки на коленях, — совсем как священник, выслушивающий грешника, который не исповедовался долгие годы.
Корбетт вел свой тихий, но беспощадный рассказ, воссоздавая картину всего происходившего с Эдуардовой армией в Гаскони, а также всех событий, которые последовали за этим поражением. Загадочная гибель английских агентов в Париже, злоключения самого Корбетта в этом городе, уничтожение корабля «Святой Христофор»… Делился он и своими подозрениями, опираясь на которые он вычислил предателя. Потом он предъявил Эдуарду доказательства — четко выписанные заключения на многих листах пергамента, и король внимательно их изучил. Наконец, Корбетт закончил свой отчет, и король, уронив голову на руки, неподвижно застыл, словно ему трудно было во все это поверить.
Корбетт с волнением наблюдал за ним. Эдуард был странным человеком — порой он бывал жесток и безжалостен, мог не дрогнув отдавать приказы об убийстве мужчин, женщин и даже детей, если речь шла о жителях города, осмелившегося сопротивляться ему. А порой походил на ребенка: доверившись кому- нибудь, он почти по-детски ожидал, что этот человек непременно будет отвечать ему верностью, и никогда не понимал, отчего люди нарушают свое слово. Человек, имя которого назвал ему Корбетт, не только нарушил клятву вассальной верности, но и попрал узы дружбы и искреннего доверия.
Эдуард задал лишь один вопрос:
— Вы уверены, Корбетт?
Чиновник вместо ответа задал ему тот же вопрос:
— А вы уверены, Ваше Величество?
Король кивнул.
— Уверен, — тихо проговорил он. — Сомнений больше нет: предатель — он. Любой суд в христианском мире принял бы доказательства, которые вы собрали, и немедленно отправил бы преступника на эшафот. И коль этому суждено быть, — тут в голос короля прокралась жестокая нотка, — то лучше нам покончить с этим как можно скорее.
Он кликнул прислужника, тот появился из-за маленькой двери, которая вела во дворец, подошел к своему господину, и король нашептал ему что-то на ухо. Слуга изумился услышанным приказаниям, но Эдуард снова повторил их, уже нетерпеливо. Слуга, кивнув, быстро удалился.
Пока длилось ожидание, король сидел молча, хмуро глядя вдаль, а Корбетт в последний раз повторял в уме все собранные улики. Король прав: раз этот человек предатель, то он заслуживает смерти, но все же Корбетту делалось не по себе при мысли о предстоящей встрече. В сад вошел сэр Томас Тюбервиль, и король знаком велел ему сесть напротив, на ограду цветника.
— Сэр Томас, — заговорил король, — повелеваю вам арестовать изменника.
Тюбервиль изобразил удивление:
— Ведь мы его уже арестовали, Ваше Величество. Разве вы не помните — секретарь Уотертон уже в тюрьме, в Тауэре.
— Нет! Нет! — перебил его король. — Уотертона уже выпустили. Он такой же изменник, как и Корбетт, не больше!
— Тогда кто же?
Корбетт увидел, как у Тюбервиля сузились глаза, а с лица сбежала краска. Эдуард просто вытянул руку и слегка постучал по ноге рыцаря:
— Вам хорошо это известно, сэр Томас. Это вы! Вы изменник!
Тюбервиль немедленно вскочил на ноги, и рука его уже метнулась к мечу, висевшему на поясе.
— Сэр Томас, — предостерег его король, — не делайте глупостей. Если вы поднимете глаза, то увидите королевских арбалетчиков, выставленных возле каждого окна. Им приказано стрелять в вас — но не убивать и лишь ранить в руку или ногу, и обещаю вам, это станет только началом ваших мучений.
Тюбервиль поглядел вверх. Его примеру последовал Корбетт. Король говорил правду: возле каждого окна, каждого проема стояло по искусному лучнику. Сверкала броня, пламенели плащи, грозные стрелы под разными углами метили прямо в Тюбервиля.
Тюбервиль грузно осел, и Корбетту стало его почти жалко. На бледном лице рыцаря выступили капельки нота, и было видно, как он пытается унять дрожь.
— У вас нет доказательств! — проговорил он хрипло. — Я служил вам в Гаскони верой и правдой, Ваше Величество. Вы это знаете.
— У нас есть множество доказательств, — возразил король. — Их собрал Корбетт.
Чиновник вздрогнул от взгляда, полного лютой ненависти, который метнул на него Тюбервиль.
— Я знал, что вы опасны, Корбетт, — прохрипел он. — Но не думал, что настолько опасны. Если вы полагаете, что предатель — я, то у вас должны быть доказательства. Может быть, приведете их мне?
— Все очень просто, — ответил Корбетт. — Мне неизвестно, почему вы сделались предателем, сэр Томас, зато известно как. Вернувшись из Гаскони, вы вступили в тайный сговор с Филиппом и с французским двором, пообещав снабжать их всякого рода известиями. Французы знали, что вы состоите при королевском доме и посвящены во всякие секреты. Возможно, они расширили свои требования, когда узнали о вашем назначении на должность начальника гвардии, которая охраняет зал королевского совета.
— Вот именно! — торжествующее воскликнул Тюбервиль. — Моя обязанность — охранять этот зал снаружи, а не присутствовать на самих заседаниях! Поэтому я никак не могу слышать, какие тайные дела обсуждает король со своими советниками!
— Так-то оно так, — парировал Корбетт, — зато, когда заседание заканчивается, именно вы наводите в зале порядок. Всюду разбросаны клочки памятных записок, меморандумов, и вы даже помогали Уотертону собирать их и складывать, и, разумеется, Уотертон, у которого голова была занята совсем другим, охотно позволял вам заканчивать за него эту работу, а сам торопился улизнуть из дворца, подальше от враждебных взглядов графа Ричмонда. Потому что, — беспощадно продолжал Корбетт, вам была известна тайна Уотертона. Вы с ним подружились. Он рассказал вам, что любит дочь Ричмонда и что сам в немилости у графа. Вы предложили ему свое покровительство. Когда очередное заседание совета заканчивалось и записи были подготовлены, Уотертон должен был перебелить их. И в такие минуты вы всегда оказывались возле него. Да и с чего бы Уотертону вас в чем-то подозревать? — заметил Корбетт. — Ведь в Гаскони вы показали себя даровитейшим из полководцев короля, вы единственный отважились предпринять попытку выбраться из французской западни. Вас с Уотертоном многое объединяло — например, ненависть к Ричмонду, отворявшая дверь к королевским тайнам. Да, Уотертон тоже виновен — но не в преступной измене, а в нерадивости!
Всматриваясь в лицо Тюбервиля, Корбетт заметил, как в глазах рыцаря появился страх, и понял, что его догадка оказалась верна.
— Расскажите ему, — заговорил король, — расскажите ему, как он передавал секретные сведения французам.
— Рассказать вам, сэр Томас? — спросил Корбетт и вдруг ощутил прилив ненависти к этому человеку, который посылал на жестокую смерть от рук наемников и его товарищей, и других англичан. — Для этого вы использовали своих сыновей — вернее, письма, которые вы им писали. Они писались очень умно. В них содержались известия, предназначавшиеся вашим новым французским господам. Когда я беседовал с вашими детьми в Париже, они жаловались, что иногда совсем не понимают, о чем вы толкуете. Когда я впервые держал в руках эти послания, мне тоже многое показалось непонятным. Множество странных замечаний, имен и названий местностей… Но тогда я просто счел, что это говорит лишь о горе отца, у которого отняли сыновей. Однако и де Краон подтвердил, что ваши письма — не просто случайное собрание обрывочных советов или новостей. Вообще-то мне показалось, что он весьма хорошо знаком с содержанием ваших писем. Согласитесь — довольно чудно, что один из главных советников Филиппа почему-то помнит во всех подробностях письмо какого-то английского рыцаря, написанное много месяцев
